Ничего личного. Олег Бойко

за тем, как отец Вероники моет тарелки, из которых нам предстояло есть, я набрался смелости и спросил:

      – Давно не стало Надежды Игоревны?

      – Лет шесть… – он обернулся, окинул взглядом окружавший нас беспорядок, потом снова посмотрел на меня, ухмыльнулся и спросил. – Заметно, что в доме нет женщины?

      Шутка удалась.

      Я даже попытался изобразить подобие улыбки.

      А он тем временем поставил на стол тарелки и два граненых стакана. Достал из ящика вилки. Потом вернулся к мойке, набрал в кастрюлю воды и, поставив ее на плиту, продолжил говорить.

      – Как Вероники не стало, все пошло наперекосяк… Я – дурак – запил вместо того, чтобы собрать волю в кулак. Так работу и потерял… А Надя тогда оказалась сильнее меня. И работала, и дома по хозяйству, и за мной пьяным присматривала, ухаживала, чтоб всегда опрятен и чист был… Всем бы такую жену… Да вот не на долго ее хватило… Кто ж в одиночку все это потянет? Только мне тогда этого было не понять… год с лишним пил… Каждый день почти, если просыпался… А она хоть бы слово сказала. И откуда только силы и терпение?

      – Может, любила?

      – Ясное дело – любила! Не любила бы – бросила нахрен! Но без поддержки-то кто справится? Так вот и Надя постепенно опустила руки, и садом перестала заниматься и домом… И даже когда я опомнился и в завязку ушел, все равно уже поздно было. Так и жили несколько лет, как два призрака. Непонятно, ради чего… Ну, и я опять срываться стал. Нет-нет, да и запью… И снова все на ее плечи.

      А потом в один момент раз и все… конец. Я, помню, проспался к обеду (на диване в зале ночевал), в спальню заглянул – спит. Ну, думаю, намаялась со мной, устала – пусть отдыхает. Умылся, переоделся, дай, думаю, сюрприз сделаю. И день еще такой солнечный был, что душа развернулась. Просто песня! Само то, чтобы новую жизнь начать! Сбегал на рынок, купил цветов, возвращаюсь – спит… А на часах уже полдень, больше даже. Я к ней, говорю: «Надь, вставай, так всю жизнь проспать можно!», а она-то и не спит вовсе… окоченела уже. Вот так…

      – Мне очень жаль…

      – Жаль тебе или не жаль – какая разница?

      – Надежда Игоревна была хорошей женой и заботливой матерью…

      – Тебе-то откуда знать?

      – Вероника рассказывала.

      – Эх, Вероника… А обо мне что рассказывала? Что ее отец – тиран и деспот?

      – Вовсе нет. Наоборот, очень тепло о вас отзывалась. Говорила, что вы добрый, веселый и… даже нежный… Но я ей не верил, и на то были причины.

      – Э-это то-о-очно! Причины были!

      Отец Вероники в очередной раз ухмыльнулся, достал из кухонного шкафа початую пачку макарон и высыпал их в кастрюлю, вода в которой как раз закипела. Потом подошел к столу, откупорил бутылку и плеснул в каждый стакан по щедрой порции водки.

      – Ну, за что выпьем? – он поднял свой стакан.

      Я секунду поколебался, взял в руку свой и тихо спросил:

      – За Веронику?

      – Не чокаясь, – кивнул он в ответ. – Царствие ей небесное…

      Опрокинув