Записки взрослой женщины. Сборник, повести рассказы. Любовь Соколова

сестры, – ответила мама.

      Все стали рассказывать, какие у них до войны были куклы. Но выходило, что самая лучшая всё же тети-Наташина – с фарфоровым лицом, фарфоровыми ручками и ножками. Она готова была бесконечно расписывать прелести своей куклы, светясь лицом и понижая голос. У тети-Наташиной куклы даже ботиночки кожаные снимались и надевались, и застежки на ботиночках по-настоящему расстегивались-застегивались.

      – Таких кукол не бывало, – оборвала рассказ мама. – Если бы такие куклы до войны были, мне бы папка купил. Я была его любимица.

      – Ну! Что ты! – рассмеялась и рукой махнула тетя Наташа. – Здесь таких не продавали. Мне папа привез из командировки. Он за границу ездил в тридцать восьмом, в Германию.

      – А-а-а… В Германию! Конечно, такие, как вы, жили не как мы. И куклы у вас заграничные, и ботиночки.

      – Я ж не виновата, – примирительно сказала тетя Наташа. – Это недолго было. Я почти не помню.

      – Ну и где твоя кукла? – сказала мама, при этом лицо у нее стало злое. – На войне погибла?

      – Ты же знаешь, – немного оторопев, ответила тетя Наташа, которая во время войны была дочерью врага народа. Мама давно знала это по секрету, а я подслушала их разговор.

      – А может, и правильно… – сказала мама очень многозначительно, не договаривая что-то большое, темное, неприятное после слова «правильно».

      – Зачем ты так? – прошептала тетя Наташа. – Я ведь не спрашиваю, где твои куклы, и про отца твоего ничего не говорю, не намекаю даже. Хотя он-то жив. И писем отцовских я не жгла.

      – Потому что их не было, – поджав губы, сказала мама.

      – Были!

      – Не было, оттуда не пишут.

      – А он писал, – настаивала тетя Наташа. – Мне потом отдали.

      Тут мама вдруг пошла ставить чайник, а тетя Наташа пошла на балкон курить. Вскипятив чай, мама совсем расстроилась и тоже пошла на балкон, накинув куртку и прихватив шаль для тети Наташи.

      Не поссорились они в тот вечер. А мы с Селивановой поссорились, она даже подговорила Белозерову со мной не разговаривать, и та до самой годовой контрольной не разговаривала: завидовали они мне обе из-за куклы. Мусавирова не завидовала, но после каникул перешла в другую школу, и наша четверка рассталась навсегда. Я так и не узнала, кто жег письма и зачем, мама сказала: не моего ума дело.

      Я была счастлива с Бигги довольно долго. Водила ее в гости, кутала и наряжала, и спать укладывала в коробке, на которой она была нарисована. Не помню, когда потеряла к ней интерес, – наверное, лет в тринадцать. Но даже когда стала студенткой, Бигги занимала почетное место на серванте. А потом я о ней забыла и не знаю, кому досталась в итоге кукла с сине-зелеными глазами в шелковистых ресницах. Надеюсь, после меня она попала к девочке, которая заботилась о Бигги так же, как я, или почти так же.

      А Фэндесен с Шагалеевым никогда не узнали, какую потрясающую роль сыграли в моей детской жизни: ведь если бы не они, не март, не мокрый снег, мы с Бигги тогда не встретились бы, а потом уже и поздно было бы.

      Говядина питерская

      Недалеко