Записки взрослой женщины. Сборник, повести рассказы. Любовь Соколова

а в отдельном кабинете, там же стоял множительный аппарат ротатор, на котором мама размножала документы после того, как перепечатает и проверит, нет ли в них ошибок. Она еще стенографировала заседания, правила стиль докладчиков и все такое, но заходить к маме не разрешалось именно из-за ротатора. Режим секретности не позволял даже телефон иметь в кабинете. Вдруг она по телефону передаст что-нибудь партийное, а шпионы узнают. Шпионов-то полно. Но в экстренных случаях режим доводилось уже нарушать. Несомненно, Бигги – тот самый экстренный случай.

      – Скажите, я могу отложить эту куклу на полчаса? – спросила я продавца совершенно взрослым голосом. Мама всегда откладывала товар на полчаса, если не хватало денег расплатиться сразу. – Я сейчас схожу кое-куда и вернусь.

      – Да, на полчаса можно. А кое-куда – это далеко?

      – Тут рядом. В горком партии, – ответила строго и удалилась, сохраняя достоинство. Выйдя из магазина, я припустила бегом.

      Мамы в кабинете не оказалось. Я стучала и дергала дверь – все напрасно. Мне казалось, что полчаса вот-вот истекут, и как только они истекут, милая Бигги достанется чужим людям. Я села на ступеньку и стала ждать, глядя на огромные настенные часы. Минутная стрелка замирала и перепрыгивала, замирала и перепрыгивала, приближаясь к критической отметке. Наконец, осталось всего шесть минут до времени «Ч». Я поняла, что все пропало, и заплакала, то есть слезы потекли, а я, хоть и крепилась, не могла их остановить. В этот момент из зала заседаний стали выходить люди. Мама вышла едва ли не последней и увидела такую картину. Надо мной, оперевшись на перила, стоял мэр города Вадим Михайлович, расспрашивал и никак не мог разобрать, что послужило причиной моего безутешного горя. Вадим Михайлович работал председателем горисполкома, а мэром города, на иностранный манер, его называла мама.

      – Извините, – сказала мама. – Это моя дочь. Мы сейчас разберемся. В чем дело? – строго спросила мама, поднимая меня со ступенек.

      Я ладонями отодвинула слезы со щек к ушам, но как только собралась с духом, чтобы рассказать, в чем дело, минутная стрелка опять перепрыгнула.

      – Уже поздно, – выговорила я трагически. И разом как бы со стороны увидела ситуацию. Рядом с моей эффектной мамой в стильной серой юбке и желтой кофточке, облегающей талию, в туфлях-лодочках и с карандашом, воткнутым в высокую прическу за аккуратным ушком, стоит девочка-переросток в безобразном зимнем пальто, из рукавов которого торчат грубые варежки на резинке, и некрасиво кривит лицо, потому что хочет куклу. Я впервые в жизни подумала, что вырасту страшненькой, но это ничего не меняло. Мне нужно прямо сейчас, пока, может быть, еще не все пропало, четыре рубля семьдесят копеек. Об этом я сказала маме и уточнила, спохватившись:

      – Нет, четыре рубля пятьдесят пять копеек, потому что пятнадцать копеек у меня есть.

      – Это большие деньги, – сказала мама. – Зачем тебе?

      – Бигги! – выдохнула я и снова залилась слезами, потому что стыдно хотеть