Солнце и луна, лед и снег. Джессика Дэй Джордж

ая это была зима, и никто не знал, какая ведьма или тролль заставили ветер завывать так свирепо.

      Солнце не показывалось на небосклоне, и день не наступал. Долгими ночами жителям той страны ничего не оставалось, кроме как жаться у очага и мечтать о тепле. Потому рождалось много детей, но еды становилось все меньше, и все большее отчаяние завладевало людьми.

      Казалось, не найти более унылого места, чем дом дровосека Ярла Оскарсона. Добряк Ярл преданно любил свою семью. Но Ярла и его жену Фриду судьба благословила – или обременила, это как посмотреть – девятью детьми. Пятеро мальчишек помогали родителям, однако четыре девочки весьма раздражали Фриду. «От девчонок никакого толку, – ворчала она, сидя у огня. – Они пустоголовые и однажды обойдутся бедствующей семье в кругленькую сумму приданого». И никто не смел указать ей, что четыре девочки делают всю работу по дому – готовят, стирают и чинят одежду, позволяя Фриде бездельничать.

      Фрида так разочаровалась, разрешившись в девятый раз очередной никчемной девчонкой, что сунула орущую малышку в руки старшей из дочерей, Йорунн, и отказалась дать новорожденной имя. Поскольку наречение имени дочерям – дело матери, а мать не стала выполнять эту обязанность, девятое дитя Ярла Оскарсона осталось безымянным. Малышку называли просто «пика», что на норвежском языке означает «девочка».

      Безымянность последней дочери беспокоила Ярла. Ребенка без имени нельзя крестить, а у троллей есть обыкновение похищать некрещеных младенцев. Несмотря на бедность, Ярл любил своих детей и поэтому выставлял подношения в надежде умилостивить народ троллей. Головки сыра, подслащенное медом молоко, миндальное печенье и прочие деликатесы, которые семья едва могла себе позволить. Фрида считала такое поведение расточительством, поскольку не верила в троллей, но Ярл проводил большую часть своих дней в лесной чаще и видал всякое. Когда еда исчезала, он принимал это за доказательство существования подобных созданий. А Фрида лишь фыркала: мол, соседские собаки жиреют, пока они сами помирают с голоду.

      Когда пике сравнялось девять, с моря вернулся первенец, Ханс Петер, высокий синеглазый красавец. Вернее, красавцем его можно было назвать до отъезда. Пять лет, проведенные на борту торгового корабля «Морской дракон», согнули его спину, серебра в волосах стало больше, чем золота, а в синих глазах затаился призрачный отблеск. По его словам, он странствовал далеко и видел вещи настолько чудесные, что словами не передать, и слишком ужасные, чтобы вообще о них рассказывать. В походе на север, туда, где солнце и луна задевают друг друга, проходя по небу, он получил ранение и вернулся домой насовсем.

      Фрида ужасно злилась. Она так радовалась, когда отослала старшего сына в большой мир: одним ртом меньше да вдобавок обещание присылать домой жалованье. Но теперь Ханс Петер целыми днями сидел дома, вырезая странные знаки на поленьях, прежде чем бросить их в огонь. Рану Ханса Петера, видимо, исцелили до возвращения домой, а может, как сказал остальным Ярл, ранено было вовсе не тело. Как бы то ни было, сейчас от увечья не осталось и следа, только печаль, день и ночь гложущая молодого человека.

      Но пика боготворила старшего брата. Она по-прежнему считала его самым красивым мужчиной в округе, хотя все прочие единогласно передали это звание следующему из братьев, Торсту (все дети дровосека уродились красивыми). Но Торсту нравилось дергать младшую сестренку за косички и дразнить ее, а Ханс Петер всегда был добр к ней. В странствиях он немного выучил язык жителей Англии и называл младшую из сестер «ласси». Это тоже означало всего лишь «девочка», но звучало красивее, чем «пика».

      – Вот, ласси, – говаривал он, поднимая деревяшку, над которой трудился, и показывая ей странные угловатые знаки. – Это «медведь». А вот это, – он указывал на следующий знак, – «кит».

      Затем он бросал полено в огонь. А ласси серьезно кивала и пристраивалась поближе, чтобы послушать одну из его редких историй о жизни людей в море.

      Йорунн, старшая из сестер, обучавшая младших детей грамоте, поднимала ласси на смех, когда та утверждала, будто вырезаемые Хансом Петером знаки тоже вроде языка.

      – Это не язык англиков, уж точно, – возражала Йорунн, бросая очередное изрезанное полено в огонь и рисуя кусочком угля алфавит на выскобленном столе. – Ведь наш священник говорит, что во всех христианских странах одни и те же буквы. А священник ходил в школу в Христиании.

      Ее слова имели серьезный вес: Христиания была столицей, а священник – единственный на мили вокруг, кто там побывал.

      Но Ханс Петер продолжал показывать младшей сестренке резные знаки, а она не уставала разглядывать их большими серьезными глазами. Из всех детей ей одной достались темно-карие глаза, хотя волосы отливали скорее медью, нежели золотом, что было не редкостью в их роду. Прежде чем поседеть, Ярл мог похвастаться тем же цветом волос, и четверо из его девяти детей унаследовали это качество.

      Когда ласси минуло одиннадцать, Йорунн вышла за сына соседа-хуторянина. Жених и сам был беден и не ждал большого приданого. Молодые переехали в лишнюю комнату в доме свекра. В тот же год Ханс Петер продал лудильщику с юга несколько резных поделок попроще. Благодаря этому