Под сенью наших берёз. Ирина Герцог

скоростью, так что пыль клубилась под ногами, выносилась из калитки, растрепанные волосы торчали во все стороны. Кире она представлялась настоящей Бабой-ягой, вылетающей со двора на сверхзвуковой метле. Кидалась к своему драгоценному мальчику и, выпучив глаза и брызгая слюной, вопила:

      – Кто? Кто-о-о-о??

      Драгоценный Петечка выкрикивал имя обидчика или просто орал наобум чье-то имя на требование обезумевшей от гнева мамаши назвать подлеца. Их новому врагу нужно было, желательно очень быстро, убежать домой, потому что большая, надвигающаяся на маленького человечка Зоя была по-настоящему устрашающим зрелищем. Сердце громко падало в пятки, во рту пересыхало, ноги становились ватными. Но нужно было отодрать себя от места и бежать, бежать…

      Натерпевшись жуткого страха от вида лютой тетки, бегущей прямо на них, дети по понятным причинам после не хотели водиться с этим плаксой и доносчиком. Но как так? Петечке скучно, ему хочется играть вместе с другими детьми:

      – Вы, дети, должны принять его в свои игры. Ну пусть он побегает с вами, – говорила успокоившаяся через несколько дней сотрудница республиканской библиотеки.

      Если детвора наотрез отказывалась общаться с нюней, Зойка частенько прибегала к такой уловке: заманивала детей к себе на чай. Покупала печенье, конфеты и зазывала их к себе. В дом идти боялись, но сладкого урвать хотелось. Далеко не во всех домах и далеко не каждый день раздавали конфеты. Так они угощались около забора со стороны улицы или, в лучшем для Зои случае, в их дворе. Подходили с опаской, как испуганные щенки, которых хотят забрать у матери, брали конфету-другую и быстренько отходили в сторону. Ссора считалась исчерпанной, маманя выторговывала место для сыночка, и Петечка был снова вхож в их игры. Какое-то время все шло более-менее ничего. До следующего происшествия.

      Весь ужас Зойкиного безрассудства, само собой, испытала на себе и Кира. Однажды, когда все разбегались от подкинутого вверх мяча, неповоротливый Петька запнулся о чью-то ногу, а может быть, о корень дерева и плашмя растянулся в пыли, содрав кожу на коленке. Ничего нового не случилось, вой, крик, Зойка – все как всегда. Этот болван, ничего не разобрав, выпалил имя Киры, разглядывающей рану на его колене. Красное орущее, брызжущее возмущением и слюной лицо уже нависло над девочкой: Кира видела, как в замедленной съемке кино, – этот отдельно живущий огромный рот с расползающимися в гримасе в разные стороны толстыми губами, пломбами в пожелтевших зубах, того и гляди готовый проглотить ее всю целиком. Когда Кира, наконец, очнулась и смогла пошевелить пальцами ног, оторвать их от земли и рвануть прочь, Зойка ринулась за ней. Улица была разделена переулками. Кира выбежала по переулку на параллельную улицу и что было сил припустила. Она, слыша близкие шаги за собой, частое, хрипловатое дыхание где-то возле правого уха, хотела обернуться, чтобы оценить ситуацию, но боковым зрением увидела огромную протянутую руку, норовящую сию минуту схватить ее за шиворот.

      – Сто-о-ой,