Кастелау. Шарль Левински

настолько. Наш Кляйнпетер, он, конечно, мастак был любую обувку на ходу починять, но все равно… Ежели кто на висте из рукава валета вытаскивает, пусть не рассказывает, что это портной его там забыл. Говорю вам, это был поджог.

      Да не знаю я. Правда, не знаю. Понятия не имею. Да, в конце концов, сегодня это и не… А тогда… А тогда, знай я, кто поджег… я бы его… Я бы ему спасибо сказала. Потому как иначе мне бы ни в жизнь из Берлина… Да еще куда? В Баварские Альпы, где они вообще не знали, что такое бомбежка… Где мне среди ночи уже не позвонят… Лишь бы прочь… Да я бы на колени перед ним встала. Тогда. Я ведь не знала, сколько всего еще…

      Это притом что меня поначалу даже брать не собирались. «Только костяк съемочной группы, – так мне сказали. – А на твою роль на месте кого-нибудь подберем». – Иными словами: «Ты на фиг никому не нужна, а камеристку твою нам любая деревенская дура сыграет». Только со мной такие штуки не проходят. С кем угодно, но не с Тицианой Адам.

      Зато Вернера брали. Хотя сценарий, казалось бы, уже написан. И, дескать, там, в Баварии, никакого значения не имеет, что он на самом деле… В смысле официально. «Он нужен, если понадобятся изменения в тексте, – так мне объяснили. – Применительно к обстановке». Можно подумать, актеры вообще тупицы и пару-тройку реплик сами сымпровизировать не в состоянии.

      А я пока могу в его квартире остаться. Это Вернер мне предложил. От чистого сердца, конечно, только… На бумаге-то он вон как глубоко в людях разбирался, мой Вернер, зато в жизни совсем… Не от мира сего. Выражения такого не знаете? Ну, вроде как наивный. Хотя, с другой стороны… Но видели бы вы, как он чемодан упаковывал. Беспомощный, ну чисто мальчишка-несмышленыш, которого в первый раз в палаточный лагерь… Первым делом портативную пишущую машинку, это обязательно. Как будто там, в Баварии, о таком изобретении даже не слыхивали. Будто они там все еще гусиными перьями… Хотя по этой части он, в общем, прав оказался, но я тогда… Посмеивалась над ним. Полчемодана бумаги напихал. Двухцветную ленту для машинки про запас не забыл, зато трусы и вообще все нательное… И книг набрал видимо-невидимо. Целую гору. Словно в отпуск едет. И на полном серьезе ожидал, что я ему помогать буду, рубашки его… А потом поцелуйчики и прости-прощай. Дудки, не на такую напал.

      Я в тот же день снова в Бабельсберг поехала. Вернее, вечером уже. На такси пришлось раскошелиться, хотя… С деньгами у меня тогда туговато было… Как и сейчас. Но все равно – такси. На этом их драндулете марки «ура, у нас бензин кончился!». Бочонок такой сзади с деревянными чурками. На древесном газу, короче. Всегда рыбой воняет почему-то… Копченой селедкой. У вас в Америке были такие?

      Нашла, дура, кого спрашивать. Это ж когда было, откуда нашему мальчику такое знать?

      Короче, приезжаю на студию, но в павильоны не иду, жду на улице. Я ведь знала уже, где начальство сидит… Вижу, в окнах у Кляйнпетера все еще свет, значит, и сам он никуда не делся. Он вообще своими сверхурочными славился. Иногда всю ночь в кабинете проторчит, а наутро… В буфете сидит, свеженький, как огурчик, будто только что из отпуска.