Призраки из прошлого и другие ужасные истории. Алла Озорнина

зыришься? Я тебе че, это… как его… Ну, в музеях… экс… экс…

      – Экспонат! – подсказываю я и задаю вопрос, который вертится в голове:

      – Послушай, Сонь, что это за кучи песка в некоторых дворах?

      – Это порода из хвостов, – поясняет Сонька.

      – Что за хвосты? – спрашиваю я еще и потому, что о каких-то хвостах говорил в поезде Бурелом с попутчиком.

      – Ну, как бы тебе объяснить… Руда из шахты идет на обогатительную фабрику, там она измельчается, и из нее извлекаются крупицы драгоценного металла. Отработанная измельченная порода, в которой уже нет ничего ценного, сваливается в отвалы или в хвосты. Но кроме измельченной породы есть еще и так называемый базальт, это тоже пустая порода, только в виде камней. Этот базальт сваливали рядом с отвалами.

      – Ни фига себе! Откуда ты это знаешь?

      – У меня папка работал в шахте. Вот мне все и рассказывал.

      – А зачем тогда во дворах-то эта порода, если она пустая?

      Но ответить Сонька не успевает: на крыльцо скособоченного дома, мимо которого мы идем, покачиваясь, выходит тощий мужик, и я невольно замедляю шаг. Бурелом!

      – Слышь, Сонька! – кричит он своим отвратительным, тонким, похожим на женский, голосом. – Говорят, к Михе родственник из Москвы приехал?

      – Да, дядя Ген, приехал!

      – Ну и где он сейчас?

      Я дергаю Соньку за рукав. Молчи, мол.

      – Дома, дядя Ген, отсыпается.

      – А это кто, Сонь?

      – Друг мой, дядя Ген, из Безруково.

      – А-а-а… – дядя Гена громко вздыхает, не отрывая взгляда от меня, и я почему-то уверен, что он меня узнал. – Счастливый Миха. Родственники в Москве…

      Тяну Соньку за собой, чтобы поскорее отойти от дома Бурелома. Пройдя еще немного, она продолжает:

      – А вот это уже Индокитай.

      Я невольно останавливаюсь.

      Передо мной странный ансамбль из остатков кирпичных сооружений. Может, в этом месте проходили съемки какого-то исторического фильма типа «Последний день Помпеи», думаю я, но Сонька тут же опровергает мои предположения.

      – Здесь когда-то был культурный центр Благодатного. Давно, нас с тобой еще не было. Тогда, говорят, работала шахта, и все это принадлежало ей. Вот это – площадь Ленина. Справа от нее – здание с колоннами – бывший дворец культуры, чуть подальше – библиотека, еще дальше – комбинат бытового обслуживания.

      – Так почему они в таком виде? – недоумеваю я. – Кто их разрушил?

      – В 90-е годы шахта закрылась, и оказалось, что все эти сооружения никому и не нужны. Вот местные и начали все разбирать и по кирпичику растаскивать.

      Среди этих руин больше всего меня привлекает бывший дворец культуры. Между двух обшарпанных колонн, прямо над зияющим оконным проемом, за которым виднеются выложенные из мозаики атланты с поднятыми вверх руками, болтается выгоревший на солнце транспарант. Если поднапрячься, то можно прочитать, что на нем написано: «Труд в СССР есть дело чести, доблести, славы и геройства!». Достаю телефон, делаю снимок.

      Потом