Красивые вещи. Джанелль Браун

стороной ладони:

      – Ты обещала. Ты говорила, что мы останемся здесь, пока я не окончу школу.

      У матери был такой вид, словно она тоже вот-вот расплачется.

      – Да, да, я так говорила. Но все вышло не так, как я надеялась. – Она стала комкать в руках край рубашки, закатывая и раскатывая ткань. – Дело не в тебе, детка. Ты свою часть договора выполнила. Просто… – Она растерялась.

      Ее взгляд заставил меня перестать рыдать.

      – Дело в Бенни, да?

      В уголках глаз матери набухли слезы, но она не стала ничего отрицать:

      – Нина…

      – Они тебе позвонили, да? Его родители, Либлинги? Позвонили и сказали, что у нас с Бенни… было? Они тебе сказали, чтобы я не подходила к нему, потому что я недостаточно хороша для их сына, да?

      Я смотрела на мать, а она не встречалась со мной взглядом, она только мяла в пальцах край рубашки, а по ее щекам текли черные туши с ресниц ручейки. А я, стоя там и глядя на нее, видела свою жизнь, поместившуюся в несколько коробок, и вдруг поняла: они выгнали нас из города. Для Либлингов мы были всего лишь мусором, мизерной соринкой на их пути к мировому господству, и поэтому мы должны были исчезнуть. Они были богаты, и это у них получилось.

      Я гадала, за какие ниточки они потянули, чтобы вынудить нас уехать. Как еще они могли заставить мою мать отказаться от работы, дома, прекрасного будущего для дочери? Они были вооружены до зубов, они угрожали. Это было в духе Либлингов. Мне ведь Бенни так и говорил: «Отец у меня суровый: если сразу не добивается того, чего хочет, будет угрожать тебе до тех пор, пока своего не добьется». Звонок с жалобой в школу – и меня лишили стипендии. Словечко кому следует на работе моей матери, угрозы соседям. Как легко и просто им удалось отнять то немногое, что мы имели. В конце концов, мы для них не имели никакого значения.

      Рука матери обвила меня.

      – Не плачь, моя милая. Не нужен он тебе. У тебя есть я, вот и все, что тебе нужно. Мы с тобой только друг другу можем доверять, – проговорила она срывающимся голосом. – И вообще, я лучше тебя никого на свете не знаю. Ты лучше их жуткого сыночка.

      – Тогда почему мы позволяем им делать такое с нами? Мы не должны разрешать им такое с нами творить! – в отчаянии воскликнула я. – Нельзя позволять им получать все, чего они хотят! Нам нужно остаться!

      Мать покачала головой:

      – Прости, детка. Но уже слишком поздно.

      – А как же Лига плюща? – выдохнула я. – Как же летняя школа в Стэнфорде?

      – Для всего этого нам не нужна дорогая частная школа. – Мать выпрямилась, взяла меня за руку и повернулась к машине с таким видом, словно что-то было решено без меня. – Ты будешь отлично учиться, куда бы мы ни поехали, если только будешь стараться. Это была моя ошибка. Не стоило нам сюда приезжать вообще.

      И мы вернулись в Лас-Вегас, где я начала новый учебный год в очередной бетонной громадине. И может быть, моя мать была права насчет того, что для успехов в учебе мне не была нужна дорогая частная школа, но за год, прожитый в Тахо, внутри меня что-то очень