Жиль. Максим Обухов

твои работы. Они прекрасны, столько красок, мне показалось, что я чувствовала…

      – Хватит.

      Он махнул рукой, прося ее не говорить ни слова.

      – Такой талант нельзя потерять. Я помню, как ты носился по выставке со своими картинами, но когда я увидела ресторан «Один-Два-Три» и эту прекрасную девушку за столиком, я просто была поражена.

      – Это лишь слова.

      – Если это были бы просто слова, никто не решился бы проделать такой трудный путь, чтобы увидеть тебя. Ты слышишь, как носится Агафья. Если честно, я хочу бежать, но перед этим увидеть тебя.

      – Меня?!

      – Про тебя много говорят в этих стенах.

      – Заметил, сегодня я подрался с клиентами этого «веселого» дома. Они порвали мой пиджак, истоптали полотно и в итоге у меня отобрали краски, кисть и возможность рисовать картины.

      Девчонка улыбнулась

      – Ты особый клиент этого заведения. Тебя от всех прячут. Всем пациентам запрещено к тебе подходить, не говоря том, чтобы заводить с тобой беседу.

      – Это почему?

      – Ты опасный, – она нагнулась к нему ближе, – ты не такой как все и этого боятся. По мнению руководства все должны уткнуться в землю носом и молча нарезать круги. Ты, как сумасшедший, ходишь, пишешь и еще размышляешь. Самый большой грех в доме – думать.

      – Но ты такая же.

      – Это верно, но не такая опасная как ты. Я живу далеко, и добраться до меня практически невозможно. Я закрыта сотнями дверей и защищена байками, что пускает про меня Агафья. При этом все пытаются огородить именно тебя, чтобы ты не заразил нас своими мыслями.

      В это время, она, как ловкий фокусник, достала из рюкзака упаковку резаного сыра и запустила его в рот, протянув художнику. Он лишь отмахнулся.

      – Весь персонал от главного врача до медсестры придерживаются строгих правил. Им важно, чтобы никто ничего не хотел. Чтобы все расползлись по палатам и в особый час выползли на процедуры. Им лучше, чтобы мы все уснули и больше никогда не просыпались. Спали мило в своих палатах.

      – Меня, кстати, зовут Евангелина, – она вытащила из сумки бутылку шампанского.

      – Шампанское! Откуда ты его взяла?

      – Контрабанда. Слушай мне тебя называть весь вечер художником?

      – Я, Петр.

      – Вот и прекрасно, Петр, не хочешь открыть? – она протянула ему бутылку.

      – Откуда ты? – спросил Петр, потянул пробку, и крышка вылетела с небольшим грохотом.

      – Я из правого крыла.

      – Но там никто не живет.

      – Это очередная байка дома, – она подняла бутылку и сделала несколько глотков.

      – Крыло не такое многочисленное. Зато здесь живут самые буйные и необыкновенные люди. У нас даже есть запретное место, третий этаж. Это самое последнее место для провинившихся. Туда отправляют неисправимых. Представляешь, даже самые отъявленные, плачут, как дети, чтобы только туда не попасть.

      Евангелина кивала головой в подтверждение своих слов, вливая в себя шипящую жидкость, закусывая сыром, начинённым грецкими орехами.

      – Что там,