Гроза в Безначалье. Генри Лайон Олди

невообразимые толпы людей. Море голов, колышущееся море, гораздо больше той немеряной толпы, что собралась на Поле Куру – и Песнь Господа звучала набатом из слюнявых ртов, потому что глупец рано или поздно прозреет, а если просто любить и ничего больше не делать, то рай сам придет к тебе и скажет:

      «Бери миску и будь счастлив!»

      Дваждырожденными называли не одних брахманов-жрецов. Любой – будь он воин-кшатрий или вайшья-труженик – если только он получил образование, считался родившимся дважды. Если же он при этом честно выполнял свой долг – за жизнь накапливалось достаточно Жара-тапаса, чтобы душа умершего могла передохнуть в райских мирах и отправиться на следующее перерождение. Про аскетов-подвижников я и не говорю – их пренебрежение собственной плотью иногда заставляло содрогаться богов…

      Для Песни достаточно было просто родиться и выучиться говорить.

      – Я видел Его истинный облик, отец…

      Сперва я не расслышал.

      – Что?

      – В конце Песни Он сказал, что все, кого я убью на Поле Куру, уже убиты Им; так что я могу не беспокоиться. Грех – на Нем. И по моей просьбе Он показал мне свой истинный облик.

      – Какой?

      – Мне было страшно, отец. Мне страшно до сих пор.

      Я приблизился к сыну и обеими ладонями сжал его виски; крепко, до боли, как незадолго до того сжимал свои. Резко дохнул в лицо Арджуне, и он закрыл глаза, морщась от острого аромата грозы.

      В светлых волосах отставного Витязя отчетливо блестели нити из драгоценного металла.

      – Дыши глубже и ни о чем не думай…

      Собрав Жар-тапас Трехмирья вокруг нас в тугой кокон, я заботливо подоткнул его со всех сторон, как ребенок закутывается в одеяло, спасаясь от ночных кошмаров… мы стали единым целым, сплелись теснее, чем мать с зародышем внутри, только я не был матерью, я был Индрой, и минутой позже глубоко во мне зазвучал плач покинутого младенца, испуганный голос моего сына, рождая грезы о бывшем не со мной:

      Образ ужасен Твой тысячеликий,

      тысячерукий, бесчисленноглазый;

      страшно сверкают клыки в твоей пасти.

      Видя Тебя, все трепещет; я – тоже.

      Пасти оскалив, глазами пылая,

      Ты головой упираешься в небо;

      вижу Тебя – и дрожит во мне сердце,

      стойкость, спокойствие прочь отлетают.

      Внутрь Твоей пасти, оскаленной страшно,

      воины спешно рядами вступают;

      многие там меж клыками застряли —

      головы их размозженные вижу.

      Ты их, облизывая, пожираешь

      огненной пастью – весь люд этот разом.

      Кто Ты?! – поведай, о ликом ужасный!..

      …руки не хотели разжиматься, окоченев на мягких висках.

      Секундой дольше – и я раздавил бы голову сына, как спелый плод.

      Но дыхание мое все еще пахло грозой.

3

      Жаль, что сейчас у меня не хватило бы сил на повторное создание Свастики Локапал. Миродержцам стоило бы рассмотреть то, что видел я; то, что уже видели трое из нас – огненную