Грехи отцов. Анна Христолюбова

были очень внимательные холодные глаза, тёмно-синие, как суровые балтийские волны, чеканный профиль античной статуи и неулыбчивый рот. Белый парадный мундир, облегавший, словно вторая кожа, широкие плечи и тонкую талию, украшал его, как ни одного из надушенных щёголей не украшали их модные камзолы.

      Двигался он легко и изящно, но вместе с тем небрежно, словно бы не танцевал, а исполнял некий странный, нелепый и надоевший ритуал. Но при этом движения были так безукоризненно грациозны, что оказалось трудным оторвать от него взгляд.

      Он танцевал менуэт с княжной Путятиной, и Лиза подумала вдруг, что менуэт – коварный танец. Весь исполненный утончённого и даже вычурного изящества, пресыщенный и томный, он обнажает все недостатки танцующего. И очень трудно исполнить его так, чтобы не выглядеть со стороны смешным или манерным. Молодому человеку с холодным синим взглядом это удавалось превосходно.

      Оказавшись в соседней паре с Лизой, он взглянул на неё и вдруг улыбнулся. Эта улыбка, чуть тронувшая губы, странным образом преобразила жёсткое лицо, словно в приоткрытую дверь выглянул совершенно другой человек – застенчивый и милый.

      А потом он танцевал с дивной красоты дамой, и больше не было в его движениях ленивой небрежности – каждый жест дышал страстью! В контрадансе они с Лизой вновь очутились в соседних парах, но на сей раз молодой человек видел только свою визави, будто, кроме неё, в бальной зале не было ни единого человека.

      Теперь он ранен. Интересно, что с ним случилось? Нападение лихих людей или… дуэль? Почему-то Лиза была уверена в последнем. Вспомнились затуманенные болью глаза и призрачная тень улыбки, что скользнула по бескровным губам. Он тоже её узнал. Отчего-то эта мысль волновала.

      «Жаль будет, если он умрёт», – подумалось вдруг Лизе.

***

      Филипп проснулся от стука.

      Вчера, вернее, уже сегодня рано утром, когда, уступив, как радушный хозяин, гостю свою спальню, Филипп добрался до дивана в кабинете, он заснул сразу, едва успев донести голову до подушки. Странно, но обычные тягостные думы даже не попытались завладеть мыслями, видно, виной тому была усталость.

      Стук повторился. Филипп резко сел на диване. В маленькие оконца рвалось солнце. Очевидно было, что сейчас уже очень поздно. Привыкший вставать вместе с птицами Филипп неожиданно проспал до обеда.

      Рубашка, которую он вчера так и не снял, вся измялась, кружевные манжеты висели, как варёные капустные листья. Впрочем, стучал, конечно, Данила, больше некому.

      Филипп встал, потянулся и распахнул дверь.

      Под ней действительно топтался Данила. Обычно сумрачное лицо его светилось радостной улыбкой.

      – Доброе утро, княжич! Батюшка велели вас будить к завтраку.

      Ладони стали холодными и влажными, точно лягушачья кожа.

      – Батюшка? Разве он дома?

      – Их сиятельство приехали поутру.

      – А теперь который час?

      – Да уж полдень скоро!

      – Хорошо,