Не отрекаются любя. Полное собрание стихотворений. Вероника Тушнова

на кровати,

      что-то исступленное крича.

      Я из стиснутой руки солдата

      осторожно вынула сама

      неприглядный, серый и помятый

      листик деревенского письма.

      Там, в письме, рукою неумелой

      по-печатному писала мать,

      что жива, а хата погорела

      и вестей от брата не слыхать.

      Что немало горя повидали,

      что невзгодам не было конца,

      что жену с ребенком расстреляли,

      уходя, у самого крыльца.

      Побледневший, тихий и суровый

      в голубые мартовские дни

      он ушел в своей шинели новой,

      затянув скрипучие ремни.

      В коридоре хрустнул пол дощатый,

      дверь внизу захлопнулась, звеня.

      Человек, не знающий пощады,

      шел вперед, на линию огня.

      Шел он, плечи крепкие сутуля,

      нес он ношу – ненависть свою.

      Только бы его шальная пуля

      не задела где-нибудь в бою…

      Только не рванулась бы граната,

      бомба не провыла на пути,

      потому что ненависть солдату

      нужно до Берлина донести!

      В Кудинове

      Небо чисто, зелено и строго.

      В закопченном тающем снегу

      танками изрытая дорога

      медленно свивается в дугу.

      Где-то на лиловом горизонте

      низкий дом, запорошенный сад…

      Ты подумай только: как о фронте,

      о деревне этой говорят, –

      где в то лето солнечные слитки

      падали в смолистый полумрак,

      где у сделанной тобой калитки

      как-то утром распустился мак.

      Где ночами, за белесой пряжей,

      ухала унылая сова,

      где у маленькой девчурки нашей

      складывались первые слова.

      Как душе ни трудно и ни тяжко,

      все равно забыть я не могу

      шелковую мокрую ромашку,

      девочку на солнечном лугу.

      Как теперь там странно, незнакомо,

      каждый куст на прежний не похож,

      как, наверное, страшна у дома

      пулемета бешеная дрожь.

      Как, наверное, угрюм и мрачен,

      слыша дальний, все растущий вой,

      у калитки старой нашей дачи,

      стиснув зубы, ходит часовой.

      Ночная тревога

      Знакомый, ненавистный визг…

      Как он в ночи тягуч и режущ!

      И, значит, – снова надо вниз,

      в неведенье бомбоубежищ.

      И снова поиски ключа,

      и дверь с задвижкою тугою,

      и снова тельце у плеча,

      обмякшее и дорогое.

      Как на́зло, лестница крута, –

      скользят по сбитым плитам ноги;

      и вот навстречу, на пороге –

      бормочущая темнота.

      Здесь времени потерян счет,

      пространство здесь неощутимо,

      как будто жизнь, не глядя, мимо

      своей дорогою течет.

      Горячий мрак, и бормотанье

      вполголоса. И только раз

      до корня вздрагивает зданье,

      и кто-то шепотом: «Не в нас».

      И