Не отрекаются любя. Полное собрание стихотворений. Вероника Тушнова

сын.

      Потом стемнело. И внезапно, круто

      ракетами врезаясь в вышину,

      волна артиллерийского салюта

      тяжелую качнула тишину.

      Мне показалось, будет очень трудно

      сквозь эту боль и слезы видеть ей

      цветенье желтых, красных, изумрудных

      над городом ликующих огней.

      Но только я хотела синей шторой

      закрыть огни и море светлых крыш,

      мне женщина промолвила с укором:

      «Зачем? Пускай любуется малыш».

      И, помолчав, добавила устало,

      почти уйдя в густеющую тьму:

      «…Мне это все еще дороже стало –

      ведь это будто памятник ему».

      Встреча

      С поля наплывает горечь донника –

      запах лета, жаркий и сухой.

      На закате охает гармоника

      над стеклянно-розовой Окой.

      Пыльным въездом проплелись подводы,

      разошелся по домам народ,

      от конторки, баламутя воду,

      отвалил на Горький пароход.

      И тогда не тихо и не скоро,

      будто встрече будущей не рад,

      поднялся, прихрамывая, в гору

      с фронта возвратившийся солдат.

      Далеко ему еще до дома,

      и другой туда, пожалуй, путь,

      только очень к девушке знакомой

      хочется солдату заглянуть.

      Снова к сердцу подступило прошлое,

      сжались от обиды кулаки.

      Девушка простилась по-хорошему

      и не написала ни строки.

      Позабыла девушка, наверное,

      вечера на отмелях Оки,

      поглядеть бы ей в глаза неверные

      и уйти, не протянув руки.

      Он курчавой тропкою проходит,

      за ноги цепляется вьюнок…

      Бабка свеклу полет в огороде –

      окликает: «Заходи, сынок!»

      До чего же это все родное,

      даже не задетое бедой!

      В темных сенцах кадка с ледяною

      сладкою колодезной водой.

      Зеленеет свет на подоконнике

      сквозь густую пыльную листву,

      на комоде каменные слоники

      выстроены в ряд по старшинству.

      Над комодом в рамках и без рамок

      полинялых фотографий ряд –

      дедовских, отцовских, тех же самых,

      что висели тридцать лет назад.

      И внезапно щеки побледнели:

      не замеченная до сих пор,

      девушка в пилотке и шинели

      посмотрела со стены в упор.

      Фиалки

      Был теплый день. Кричали галки.

      Мальчишка, ясноглаз и рус,

      срывал в березняке фиалки

      и клал их в дедовский картуз.

      Он так был счастлив, отыскав

      семью душистых, мокрых, милых,

      с тончайшей сетью темных жилок

      на лиловатых лепестках.

      Он шел домой.

      А на дороге

      чужой, с винтовкой на весу,

      сказал ему: «Чего ты бродишь?

      Чего ты шляешься в лесу?»

      Взял за руку. Пошли, свернули.

      Но мальчик вырвался из рук,

      забыв, что существуют пули,

      и,