Не отрекаются любя. Полное собрание стихотворений. Вероника Тушнова

рвалась из материнских рук, –

      показалась ей такой красивой

      и желанной эта кукла вдруг.

      Но никто не подал ей игрушки,

      и толпа, к посадке торопясь,

      куклу затоптала у теплушки

      в жидкую струящуюся грязь.

      Маленькая смерти не поверит,

      и разлуки не поймет она…

      Так хоть этой крохотной потерей

      дотянулась до нее война.

      Некуда от странной мысли деться:

      это не игрушка, не пустяк, –

      это, может быть, обломок детства

      на железных скрещенных путях.

      «Я знаю – я клялась тогда…»

      Я знаю – я клялась тогда,

      что буду до конца верна,

      как ни тянулись бы года,

      как долго бы ни шла война.

      Что все – с тобою пополам,

      что ты один мне только люб,

      что я другому не отдам

      ни жарких слов, ни верных губ.

      С повязкой влажной и тугой

      в жару метался тот, другой.

      И я, дежурная сестра,

      над ним сидела до утра…

      Он руку женскую к груди

      тоскливо прижимал в бреду

      и все просил: «Не уходи».

      И я сказала: «Не уйду».

      А после, на пороге дня,

      губами холоднее льда,

      спросил он: «Любишь ли меня?»

      И я ему сказала: «Да».

      Я поклялась тебе тогда, –

      но я иначе не могла…

      Обоим я сказала «да»

      и никому не солгала.

      «Мы ждали ее в понедельник, и в среду…»

      Мы ждали ее в понедельник, и в среду,

      и утром, и в полдень, и после обеда.

      Мы ждали до вечера, дотемна,

      мы в окна смотрели – опять не она.

      На улице ветер пахучий, крылатый…

      Пушок тополиный влетает в палаты…

      Вхожу, а в палате уныло, темно,

      на столике блюдце окурков полно.

      И голос глухой заклинает меня:

      «Уйдите, сестрица, не надо огня».

      А мы-то, а мы-то не спали ночами

      и с ложечки чаем поили вначале,

      и старый хирург, приходя, его сам,

      как мальчика, гладил по волосам…

      Мы так добивались веселого взгляда…

      А нынче молчит он, и света не надо…

      А окна раскрыты, и, пухом пыля,

      за окнами плещутся тополя,

      и ветер сочится густой темнотой.

      …Недоброе сердце у девушки той.

      Такая же, как она

      Дождь стучит по железу крыши,

      и, хотя мы с тобой вдвоем,

      говоришь ты как можно тише

      о недавнем пути своем.

      Об изрытой сырой полянке,

      где ты принял неравный бой,

      и о том, как в сожженном танке

      был спасен боевой судьбой.

      Как ты, кожи сдирая клочья,

      тяжкий люк приоткрыл потом,

      запах гари и холод ночи

      опаленным глотая ртом.

      Говоришь, а глаза потухли,

      будто жизни совсем не рад…

      В коридоре шаркают туфли,

      костыли в тишине гремят.

      И