Не отрекаются любя. Полное собрание стихотворений. Вероника Тушнова

stanza>

      Все такое синее,

      на столе – цветы.

      Думала о сыне я,

      а родилась – ты.

      Ты прости, непрошеный

      ежик сонный мой.

      Я тебя, хорошую,

      отвезу домой.

      Для тебя на коврике

      вышита коза,

      у тебя, наверное,

      синие глаза…

      Ну… а если серые –

      маме все равно.

      …

      Утро твое первое

      смотрится в окно.

      II

      Мне с каждым днем милее ты:

      все тверже взгляд, все звонче лепет.

      Как будто новые черты

      рука невидимая лепит.

      Ночник… И тени на стене…

      Мне часто по ночам не спится,

      вот шевельнулись в полусне

      твои спокойные ресницы.

      Ты просыпаешься. И где б

      я ни была, зовешь в испуге.

      И пух волос твоих нелеп,

      как у нахохленной пичуги.

      И так похожи на цветы

      румянец щек, и мягкость лапок,

      и пухлость губ, и милый запах

      ребячьей сонной теплоты.

      III

      Ты счета не ведешь годам,

      встречая только третье лето.

      Твоих мгновений череда

      туманом солнечным одета.

      Уколы маленьких обид

      тебя еще не могут ранить,

      и огорчений не хранит

      твоя ребяческая память.

      И, милой резвости полна, –

      как знать ребенку тяжесть ноши?

      ты слово новое – «война» –

      лепечешь, хлопая в ладоши.

      IV

      Вагон бросало и качало.

      Молчали все. А вечер гас.

      И каждый знал: еще начало,

      еще неясный первый час.

      Казалось мне: за далью алой

      гремят грядущие бои…

      Но как бессильно я сжимала

      ручонки пыльные твои!

      А после ночь. Без искры света

      свершался необычный путь.

      Скажи, ответь – ты помнишь это?

      И если помнишь – позабудь.

      Живи, цветам и песням рада,

      смеясь, горюя и любя,

      а помнить этого не надо:

      я буду помнить за тебя.

      V

      Тревога. Грусть. Приходит почтальон –

      ни весточки о милом человеке…

      А городок метелью занесен

      до самых крыш. И, кажется, навеки.

      Наш новый дом в сугробах под горой,

      к нему бежит петлистая дорожка,

      в нем есть окно за ледяной корой,

      печурка есть, горячая картошка.

      Есть девочка. Зеленые глаза,

      лукавый рот и бантик цвета мака.

      Есть девочка. При ней нельзя заплакать,

      при ней нельзя о горьком рассказать.

      Она поймет. С недетской теплотой

      ладошки мягкие ко мне на плечи лягут…

      Нельзя при ней, при маленькой такой, –

      ей рано знать печаль житейских тягот.

      Я напишу ей буквы на листе,

      я нарисую зайчика в тетради.

      И засмеюсь – ее улыбки ради.

      Я буду плакать после, в темноте…

      VI

      Суровый год. В траве чернеют щели,

      но дни июня ветрено свежи.

      Опять шумят разлапистые ели,

      и чертят небо легкие стрижи.

      Орлы сидят за ржавою решеткой,

      полуприкрыв окаменелый взгляд.

      Кричит павлин, барсук ютится кроткий

      среди смешных мохнатых медвежат.

      Иду с тобой по парку не спеша я,

      над нами листьев солнечная дрожь…

      Когда-нибудь ты вырастешь большая

      и эти строки снова перечтешь.

      Как взмах крыла, как искра в синем дыме,

      они опять пересекут твой путь.

      Они тебе покажутся простыми,

      далекими, наивными чуть-чуть.

      И все-таки ты радостно и мило

      лукавый свой на миг потупишь взгляд, –

      совсем как та, которая ходила

      по воскресеньям с мамой в зоосад.