Я люблю Лондон. Линдси Келк

в том, что он всю ночь не сомкнул глаз и рыдал в мою холодную подушку, а самое главное – ничего от Луизы с извинениями за то, что бросила меня на съедение родителям.

      – А эта, с почты, родила второго ребенка, – продолжала мать. Список умерших подошел к концу, и мы приступили к списку родивших с уточнением того, законным ли был каждый ребенок. – А Брайони, с которой ты училась в школе, ждет третьего, представляешь? Правда, отцы у них разные. А у Луизы малютка Грейс. Такая красавица!

      – Кстати, о Луизе… – Я подалась вперед и уперлась подбородком в мамино сиденье. – Где она?

      – О, Луиза не смогла, у Грейс утром начались колики, – отмахнулась мать, будто то, что лучшая подруга меня бросила, было пустяком. – С появлением ребенка приоритеты меняются, Энджел, когда-нибудь сама узнаешь. Ты уже не центр вселенной. У Луизы муж и ребенок, отныне для нее они всегда на первом месте.

      Этого было достаточно, чтобы я обиделась всерьез. В основном потому, что понимала – в чем-то мать права, но с другой стороны, Луиза могла препоручить упомянутого младенца папаше – все-таки сегодня суббота! – и приехать в Хитроу, как обещала. Откинувшись на своем сиденье, я снова уставилась в окно, бездумно разглядывая проносившиеся мимо машины. Странно было ехать не по той стороне дороги. Странно было не видеть желтых такси. Странно было слышать голоса родителей и «Радио 4». Странно было находиться в Англии. С каждой секундой приближения к дому я отдалялась от Нью-Йорка, словно и не было ничего. И в эту мысль я не желала даже углубляться.

* * *

      – Вошли и сразу ставим чайник, – как всегда, распорядилась мать, бросая сумку на стол, а отец, тоже как всегда, прошел в гостиную и включил телевизор.

      Я стояла посреди кухни, прижимая к себе «Марка Джейкобса», и боролась с желанием заплакать. Это у меня было не как всегда, хотя и случалось временами. Не знаю, чего я ожидала от родительского дома, но здесь ничего не изменилось. Ни единой мелочи. Ярко-желтые настенные часы по-прежнему спешили на пять минут, начатая коробка английского чая традиционно стояла рядом с чайником, хотя металлическая чайница была пуста. Запасные ключи так и лежали в ядовито-розовой пепельнице, которую я сделала из «Фимо» в двенадцать лет. Солнце за окном светило прямо мне в глаза, намекая пошевеливаться.

      – Ты там целый день стоять собралась? – спросила мать, наливая в чайник воду из пластикового фильтра. – Ты устала?

      – Не особенно, – солгала я. На самом деле у меня совершенно не было сил, но это еще полбеды. Я страдала от невыносимой сенсорной перегрузки. Казалось, стоит мне войти в свою комнату и увидеть на стенах старые постеры с «Бойзоун», как крыша поедет окончательно. – Разве что прилягу на минуту.

      – Ну, тогда послушаем твои новости. – Мать поставила чайник, села за стол и уставилась на меня с выжидательным видом. – Давай-ка сюда, посмотрим.

      На секунду мне показалось, что она требует мой табель успеваемости, но потом я спохватилась, что речь идет о моем кольце по случаю помолвки. Потому что я обручена. С парнем. В Америке. Я вытянула руку, растопырив пальцы и вытаращив глаза.

      – У меня нет с собой бинокля,