Тринадцать месяцев. Мария Сараджишвили

барабаном. За ним сморщенная желтокожая Анастасия, вся обмотанная шерстяным пледом. Сбоку на перевернутом ведре сидит коротышка Эльза как всегда в легком подпитии. О ней известно, что в свободное от церковных праздников время она продает кульки на базаре в разнос.

      Чуть в отдалении от них, у двух новых мусорных баков в окружении шести кошек сидит на куче тряпья конкурирующая фирма – бомжиха Нина. Одета она в зеленое дерюжное пальто и белые 45-го размера потрескавшиеся сапоги.

      Служба в церкви уже закончилась, прихожане из завсегдатаев тоже степенно рассеялись

      Нищая братия скучающе изучает дислокацию – авось да пройдет какой – никакой податель благ.

      И вот по улице Киачели показалась парочка: то ли брат с сестрой, то ли муж с женой – оба чернявые, невысокие, с горбатыми носами и в одинаковых джинсах – клоны, да и только.

      По виду как раз разгар грызни. В сонной тишине до нищих явственно доносятся обрывки диалога:

      – … Все люди как люди. Один ты пыльным мешком из-под угла небитый! Кто вчера работу прошляпил?! А? – наседает клониха на клона.

      – Молчи, женщина, – неуверенно вздыхает усатый обладатель переломанного носа. – Разговорчики в строю.

      – Только это и знаешь! – взрывается его подобие, зло поблескивая карими глазами из-под смоляных бровей.

      Эльза, икая, ставит диагноз.

      – Муж и жена скублятся.

      Парочка тем временем поравнялась с мусорным баком. «Недобитый пыльным мешком» затормозил, уставившись на откормленных котов.

      – Какие красивые! – и улыбается детской улыбкой.

      Большой черный кот тут же стал тереться об его голубые джинсы.

      – Это Ермолай, – словоохотливо объясняет кошачья принцесса, тыкая пожелтевшим ногтем в сторону черного. – А этот желтый – Спиридон.

      – Ну, что встал, пойдем! – тянет за рукав жена, с явным отвращением поглядывая на когорту кошек. – У нас такого добра пруд пруди во дворе.

      – Погодит ты, – не спешит глава семьи, почесывая рукой за ухом Ермолая. Кот блаженно жмурится и еле слышно мурлычет.

      – Пфуф, – злится жена, – потом руки после него надо мыть.

      – Вот жизнь – индейка, – с прищуром поглядывает на нее Нина, лукаво улыбаясь. – Муж животных любит, а жена – нет.

      Кошконенавистница наконец-то удостоила ее взглядом, подозрительно хмыкнув.

      – С чего вы взяли, что мы муж и жена? Что, на лбу написано?!

      – А хотя бы и на лбу! – неспеша тянет Нина, всей пятерней утирая нос. Потом с достоинством поясняет. – Я, вить, цыганка – беженка из Абхазии, без картов все скажу. – Постепенно оживляется. – Ты, вот, хоть и бурчать любишь, а счастливая. Муж у тебя – добрая душа, всех жалеет, долго жить будет, кошатник.

      Парочка слушает с нарастающим любопытством. Напротив, у церковной ограды тоже от нечего делать внимают четверо невольных слушателей.

      Нанули, почесывая огромный бюст, цедит сквозь оставшиеся прокуренные зубы:

      – Началось!