Седовая падь. Владимир Кремин

загоралась свеча, в высоко срубленном окне дома, где жила старуха-мать, сразу же, со двора в темноту пугающей ночи, две страшные, огромные собаки выбегали. Одна белой масти, вся как есть. Другая напротив, как смоль черная. И всю то ночь, до света, вокруг села, да по болоту шастали. Не приведи встретиться, кто нервишками слаб. Сказывала бабка; коли одну белую собаку повстречаешь – то знать смерть вкруг тебя ходит, чья неведомо, но в свидетелях быть доведется. Шарит смерть, кого забрать… А черная, она видом своим страшна; глаза у нее человеческие…

      Но вот коли обеих в одночасье встретишь; знать они знак какой подают, а то и жертву метят, или предостерегают, предупредить норовят, то ли от шага неверного, то ли еще от чего. Вот и я, упредить хочу, чтобы ты поостереглась. По что они на тебя запали?

      В продолжении столь необычного рассказа, Дарья даже не пошевелилась. Ее взволновало и немного испугало услышанное, однако она с интересом вслушивалась в тревожное повествование; как никак – это напрямую касалось ее.

      Бабушка продолжала.

      – Да только вот свеча в окне их дома гасла, когда по темну еще, обе собаки во двор вбегали и словно кто за ними калитку затворял. Но не ведомо никому; в какое времечко они с дьяволом общаются. Только вот изводят они через то, души невинные, пугают людей – это правда.

      – Да почему же вы властям об этом не заявите? хоть какие-то меры принять можно, – вступилась Дарья.

      – Да кто же, милая, слушать то будет, поверит в бред такой? Да и что говорить? Может то, что мне старуха покойница передала… Ни следов, ничегошеньки нету. Милиция, ноне, только отпечаткам и верит. Бумага и та, вона, без отпечатка не действенна, а тут одни слова?..

      Или ты, девка, в свидетели пойдешь, расскажешь, что да как? Молчишь. Вот то-то и оно, то-то и оно…

      Немного замешкавшись, Дарья предложила бабушке чай. Та, согласилась и продолжила.

      – Послушай милая, чего скажу тебе, коли уж коснулись этого. В девках я тогда ходила, почитай каждый погожий вечер на сельских тачках пропадала. Раньше так вот танцы звались, да игрища разные, что там молодежь устраивала. Словом, за селом, на бугре, как только скот по дворам разойдется, заливисто да звонко пела гармонь. Дома, на печи, не усидишь – дело молодое. Телевизоров как ноне не было; все сплетни там. Ноги сами несли, что тут поделаешь, молодость… Стариков тех, иной раз, бабы с прутами да поленьями домой от кострища гнали, захмелевших уж, бывало, то ли от дыма угарного, то ли от игривой, пьянящей бражки, что завсегда в изобилии водилась, то ли от молодых, полных задора девчат. Уж больно бойко отплясывали девки польку да кадриль. Сама я такая же была, в пляс сходились с соперницей. И не могли деды объяснить своим назойливым старухам того душевного подъема каким разила их молодежь наповал. Ох и времечко было, скажу тебе, не то, что ноне в клубе: все по углам жмутся, словно боятся наступить друг на дружку, кабы не с одного села. Али кто их на канатах туда притянул. Граммофоны разные, ансамбли придумали; шум один, и куда