Кенозис, самоуничижение Христа через вочеловечение и добровольное приятие страданий – одна из ключевых концепций христианства. Дирк Уффельманн рассматривает как православные воплощения нормативной модели положительного отречения от себя, так и секулярные подражания им в русской культуре. Автор исследует различные источники – от литургии до повседневной практики – и показывает, что модель самоуничижения стала важной для самых разных областей русской церковной жизни, культуры и литературы. Во втором из трех томов раскрывается широкий диапазон церковных и народно-православных форм подражания страданиям Христа и их переноса в светскую сферу, например в этос революционеров. Перевод этой книги финансировался в рамках программы Geisteswissenschaften International – Translation Funding for Work in the Humanities and Social Sciences, запущенной совместно Фондом им. Фрица Тиссена, Министерством иностранных дел Германии, обществом VG Wort и Биржевым объединением германской книготорговли (Börsenverein des Deutschen Buchhandels).
В книге рассматривается творчество двенадцати советских и российских женщин – режиссеров анимации, долгое время остававшихся вне поля зрения киноведов и историков. Лора Мёльснесс и Мишель Ли изучают работы этих режиссеров в рамках истории, культуры и технологии анимации. Анализ, предложенный авторами, фокусируется на изменении отношения к женскому вопросу и феминизму, а сама анимация рассматривается в контексте возникновения и эволюции советской женской субъективности, которая и сегодня формирует облик женского кино в России.
Как железные дороги связаны с эросом и смертью? Повлиял ли Лев Толстой на живопись Малевича? Какой город рисует Добужинский, иллюстрируя «Белые ночи» Достоевского? Что общего между «Лолитой» Набокова и пушкинской «Русалкой»? Откуда в стихах Хармса мотивы имяславия? И почему Шостакович положил на музыку графоманские вирши капитана Лебядкина? Бывают ли вообще в мире литературы и искусства «странные сближенья» или все взаимосвязи в нем логичны и закономерны? На эти вопросы отвечает в своей новой книге Ксана Бланк, расширяя, а в чем то и меняя традиционное представление о творчестве классиков.
В этой книге Стивен Уситало рассматривает эволюцию восприятия Ломоносова с середины XVIII века до последних лет советского периода. Стремясь доказать соотечественникам и государству первоочередную роль науки в процессе национальной модернизации, многие российские деятели науки и искусства использовали идеализированный образ ученого и поэта – и тем самым способствовали возникновению «ломоносовского мифа». Уситало отмечает, что границы между советским и более ранним мифом о Ломоносове практически не было: основные его элементы сформировались еще в XVIII‒XIX вв., и чем дальше он развивался, тем больше возникало преувеличений.
Термин Nuevo Romanticismo («новый романтизм») возник в одноименном эссе Хосе Диаса Фернандеса как обозначение группы писателей, ставшей рупором регуманизации в испанской культуре. Опираясь на теорию романа, представленную в работах Бахтина, Линн Пёрки рассматривает Nuevo Romanticismo сквозь призму русской и советской литературы. В противовес дегуманизированным тенденциям, отмеченным Ортегой-и-Гассетом в испанской литературе, писатели Сесар Арконада, Рамон Х. Сендер и Лусия Карнес соединили в своих текстах авангардную эстетику и сосредоточенность на человеке, создав модель политически ангажированного искусства – отчасти благодаря транскультурному диалогу с русскими литературными текстами. В книге исследуется глубокая связь между испанскими и русскими нарративами, созданными непосредственно до и во время Второй республики, а также неизменно актуальные для обеих культур в последнее столетие темы: этика войны, феминизм, растущая механизация цивилизации.
Рассматривая официальную и неофициальную жизнь университетов Российской империи, Ребекка Фридман показывает картину сложных процессов, в ходе которых формировались и обсуждались гендерные идеологии в XIX веке. Книга «Маскулинность, самодержавие и российский университет. 1804–1863» демонстрирует, насколько эти аспекты были важны для политической жизни европейской монархии.
В противовес хорошо известным трактовкам романа «Доктор Живаго» в рамках литературно-политического контекста, исследование Ульриха Штельтнера сосредоточено исключительно на структуре произведения. Автор анализирует формальный язык прозаической и поэтической частей, чтобы определить роли обеих форм речи для текста Пастернака в целом. «Доктор Живаго» – экспериментальный роман, в котором метафиктически противопоставлены или связаны «хаос» и «порядок», «жизнь» и «искусство», а также «проза» и «стихи».
В книге «Старая вера и русская земля» Дуглас Роджерс прослеживает периоды расцветов и спадов популярности народных практик в небольшом российском городке на протяжении трех столетий. Город Сепыч был заселен в конце XVII века религиозными раскольниками, которые бежали в уральские леса, спасаясь от мира, находившегося, по их мнению, в лапах Антихриста. С тех пор в городе сохранились фракции старообрядцев. Жители Сепыча также были крепостными, свободными крестьянами, колхозниками, а затем и пайщиками постсоветского кооператива. Дуглас Роджерс показывает связь между городом и некоторыми из основных трансформаций российской истории, демонстрируя, как горожане реагировали на длинную череду попыток изменить их самих и их сообщества.
Националистические и антисемитские воззрения Достоевского долгое время вызывали недоумение у читателей и критиков. Как мог создатель «Братьев Карамазовых» быть автором оскорблений в адрес евреев в «Дневнике писателя»? Как этот христианский гуманист мог допустить националистические выпады в романе «Идиот»? По мнению Сьюзан Макрейнольдз, на первый взгляд загадочное сосуществование гуманизма и ненависти, веры и неверия на самом деле закономерно, а корни национализма Достоевского лежат в его сомнениях относительно христианства.
В XIX веке грамотные русские и образованные афроамериканцы столкнулись лицом к лицу с доминирующей западной концепцией мировой цивилизации, которая, казалось, игнорировала их историю. В течение нескольких поколений в русской и афроамериканской интеллектуальной среде формировался ответ, постулирующий культурную значимость коллективной «национальной души», скрытой от предвзятого западного взгляда. Книга Дэйла Петерсона – первое исследование, в котором проводится параллель между эволюцией русского и афроамериканского культурного национализма в литературных произведениях и философских трудах.