Камушки. Виктор Каншиев

Но сменилось начальство. Тушителя новый мастер разжаловал в первую же неделю. Его, засидевшегося в тёплой компании, Кузьма огорошил с порога:

      – Пьёшь, сука? А голодная лошадь до сих пор в хомуте, на морозе стоит?

      Сено у лошади было, но спорить Горобец не стал. Из «козырных» его перевели в «ломовики». Теперь он не авторитет. Теперь он, как и все, добывает живицу. Пока нет спиртного, накапливается какой – то потенциал планов, съестных припасов и завершённых дел. Подходит день зарплаты, и всё летит в тар – тарары: уничтожаются прохожими доброхотами съестные припасы, теряются кудато дефицитные заготовки резцов, хорошей стали, исчезают болтики, ремешки, крючки, «привыкнув» к посетителям, и отступает порядок. Сам хозяин во хмелю щедр, – бери у него всё чёхом, задаром. Он искренне готов поделиться, чем угодно и с кем угодно. Потом наступает похмелье.

      – Дурак я, дурак! Больше, чтоб ко мне ни одна тварь, ни ногой. Никаких выпивок, ни друзей. Уйду, поставлю в стороне другую избу, закорю новый участок и гуляй Ванька по бухвету.

      Но проходит время и, как говорит Туши свет, «зноу» события повторяются. Возвращаются энтузиазм и тяга к общению. Приходят лесовики, пьют, припоминают друг другу старые обиды, дерутся. Попадает и хозяину. И опять что – то пропадает, «привыкнув» к посетителям.

      О работе Горобец рассуждает по – своему:

      – Притя, притя, голубки. Давайте два, три плана. Мне – то до фени. Мне ни ковроу, ни хрусталей, не надо. На сахар, хлеб и дрожжи я заработаю, а там – на налимах перебьюсь. Притя. Вам некогда, вам гроши в первую очередь, а мне – природа: грибки, малина, окуни, и протчие плотички – рыбочки.

      При скромном заработке, Михал Иваныч ловит рыбу – для себя и на продажу. И как рачительный хозяин заботится о том, чтобы статья дохода эта не приходила в упадок. За сети он отдаст всё, хотя и отдавать нечего. Может выменять на рыбу, купить, поставить литр водки, показать рыбные места, может упросить оставить на сохранение, а потом сеть сама к нему «привыкает». Может тронуть широтой натуры, и ты сам с чистым сердцем подаришь ему её. Он требует всем своим естеством: ты можешь, ты должен, так дай же, какого тебе… В добыче снастей он идёт до конца и, как истый мужчина, не мытьем, так катаньем, добивается своего.

* * *

      С котомкой возвращаюсь из посёлка. На первой проталине, у избы, Туши Свет встречает обычным лаем:

      – Что, промот, нагулялсь? Подворачивай оглобли, покурим.

      Садись, чай горячий ещё, долбани чеплажку за уважение.

      – Почему «промот»?

      – Так промотал же что – то, раз плотишь. Сидим, прихлёбывая свежезаваренный чай.

      – Что новенького там? Не нашёл ещё себе кадрину? Угощаю его «Беломором» фабрики Урицкого.

      – О, хоть пшеничную закурить после махры.

      Пачка ложится на стол. Собираюсь уходить. Михал Иваныч смахивающим движением берёт папиросы, суёт себе в карман.

      – Ну-к, паря, в гробу я тебя видел, давай курево.

      – Обойдёсся. Небось, в сумке – то