Другие времена. Антология. Антология

на брусчатке у Кремля

      Представить искромётную лезгинку.

* * *

      Памяти Бориса Клименко

      На Владимирской горке не встретимся,

      Сквозь вечернюю бирюзу

      Не для нас огоньками засветится

      Даль, раскинувшаяся внизу.

      Но с Монмартра глядя на крыши

      Сероватые, как зола,

      Вспомню я о тебе, и увижу

      Русь, что Киевскою звалась.

      Та, где нынче слепые, ярые,

      Как из лет, что не знали мы,

      Свистят стрелами кудеяровыми

      Ветры с северной стороны.

      А восточнее, очумело

      Над озябшей землёй кружа,

      Стаи птиц, антрацита чернее,

      Режут воздух острей ножа.

* * *

      Живя вдали, страны своей лицо я

      Эпохи девяностых знаю мало,

      Но то, что высветлялось в песнях Цоя,

      Сомнений у меня не вызывало.

      Бывало, не умел понять толково,

      Куда идёт отечество, качаясь,

      Лишь убеждался, слушая Талькова, —

      Оно в беде, однако не скончалось!

      Под северо-восточным ветром острым,

      Сознание надеждами лелея,

      Следил, как там развенчивали монстров,

      Горгульями смотревших с мавзолея.

      Сейчас, увы, ни тех надежд, ни веры, —

      Лишь горечь, что нельзя вернуть обратно

      Ни в Петушки уехавшего Веню,

      Ни рыбаковских мальчиков с Арбата.

* * *

      Как же память нас с минувшим спарила, —

      Думаю, смотря фотоальбом, —

      Но не лучше новое, чем старое

      (Я, понятно, тут не о любом).

      Впрочем, в дни, что нынче непогожие,

      Не забыл – хватало их и там,

      Разве ж были мы тогда моложе

      И ещё привычны к синякам.

      Игорь Шестков / Берлин /

      Игорь Шестков (Igor Heinrich Schestkow) родился, вырос и жил до эмиграции в Москве. После окончания МГУ 10 лет работал в НИИ. Занимался самообразованием, рисовал, в восьмидесятых годах участвовал в выставках художников-нонконформистов. В 1990 году выехал как турист в ГДР и на родину больше не вернулся. Живет в Берлине. Пишет рассказы и эссе по-русски.

      Нордринг (отрывок из готической повести)

      Жил я тогда в блочном доме в берлинском Марцане. Была у меня соседка по лестничной площадке, Дорит Фидлер. Тихая такая, неприметная женщина. Бывшая гэдээровка. Не высокая, но и не коротышка, не толстая и не худая.

      Сколько лет ей было, когда я впервые ее увидел, – не знаю, может 55, а может и 60, но выглядела она на 42.

      Ходила, гордо запрокинув голову.

      Короткая стрижка. Брюнетка. Седые пряди.

      На ее узком лице застыла вечная улыбка, как это бывает иногда у продавщиц, работников похоронных бюро и педиатров.

      Взгляд как бы удивленных карих глаз спокойный, уверенный… но с непонятным темным огоньком.

      Я говорил ей при встрече: «Халло!»

      Старался, по так и не изжитой привычке мачо, вложить в это слово особый интерес.

      Она отвечала сухо и кратко. Халло.

      Легкий звук падал и исчезал.

      После смерти мужа она жила одна в четырехкомнатной квартире.

      Другая