Другие времена. Антология. Антология

радужку – похоже

      на полный цикл затмения, на дым,

      на стыд, на крик, на угольный мешок…

      Ведя сухими пальцами по коже,

      я сдерживаю яростный смешок.

      Забавно то, что ты меня таким

      пока ещё не помнишь. Хорошо,

      что ты – не помнишь.

      Играет Бах. Пылает кровь. На помощь

      небесным скрипкам, воспевая полночь,

      приходит нежный утончённый ад

      порочного барочного гобоя.

      Пифагорейский музыкальный ряд.

      Пылающее рвётся в голубое,

      и птицы в небе страшно говорят,

      и эти капли алые горят,

      горят на пенном лезвии прибоя.

      Уходят люди – вверх по склонам гор.

      Торжественно и горько. До минор.

      Качнутся плети высохшей лаванды,

      мяукнут ставни, прогоняя сон.

      Ныряя под лиловые гирлянды,

      ты босиком выходишь на балкон

      и видишь, что рыбацкому посёлку

      осталось жить, от силы, полчаса,

      что бестолку молиться втихомолку

      и прятать слёзы, глядя в небеса,

      что смерти нет, что ты опять умрёшь,

      когда-нибудь, сегодня, и родишься

      когда-нибудь – сегодня? – прорастёшь

      проклюнешься, протянешься, продлишься

      в чужом прекрасном теле, что другой

      начнётся ритм, и отворится дверца,

      где вечно бьётся космос, точно сердце —

      непостижимый, жадный и тугой.

      Я молча наблюдаю за тобой

      и помню, что, примерно, через двести

      коротких лет вернётся этот сон.

      Всё повторится: океан, балкон,

      предчувствие утраты, Бах, прибой.

      Ты будешь рядом. Мы не будем вместе.

      Таков закон.

      Свершилось. Тоника, субдоминанта – кода.

      Сырой настил, больничный запах йода,

      обломки скрипки, пара чёрных слив,

      морской травы подгнившие волокна…

      Отсюда, светлая, нет выхода. Прилив

      стучится в окна.

* * *

      Голубка, прощай. Поцелуй на прощанье

      горчит миндалём. Протяни мне ладони

      звенящими чашами жаркой латуни,

      литаврами смеха даруй мне прощенье!

      Голубка, прощай. Обедневшим вассалом

      познаю опалы больную свободу

      и где-то за третьим вокзалом забуду

      твоё настоящее. Помни весёлым.

      Голубка, прощай. Поминай меня лихом.

      Я лгал тебе так, что, пожалуй, и не был

      с тобой никогда. Холод падает на пол,

      на листья, на поле, политое лаком.

      Голубка, прощай. Февралём рукописным,

      слепым, рукопашным закончится эта

      двоим непонятная странная смута.

      Ты станешь распутной. Я стану опасным.

      Голубка, прощай. На изломе минуты

      застывший троллейбус – архангел вечерний,

      и ночь твоя через лиловое с чёрным —

      две медных монеты.

* * *

      Облако причаливает к горе.

      К облаку причаливает самолёт.

      Так ли уж важно в этой простой игре,

      кто