Дом на границе миров. Александра Окатова

На столе у неё лежала женщина. Она сдернула влажную ткань. С первого взгляда нельзя было понять, спит она или уже мертва. Плечи лежали в горизонтальной плоскости, ноги, слегка согнутые в коленях, так, как если бы она лежала на левом боку, а бедра занимали промежуточное положение. Правая рука, полусогнутая, лежала ладонью вниз рядом с телом, левая, согнутая в локте, на груди, прикрывая, защищая сердце, голова была слегка повернута налево, подбородок чуть опущен к плечу, она как будто заснула, страдая, и продолжала страдать во сне, словно какая-то боль не отпускала её или брала уже над ней верх и она не должна была уже проснуться. Да, верно, она спала, но проснуться ей было уже не суждено.

      В женщине явно проступали Сашины пропорции, её тонкие и сильные руки, тонкие сухие щиколотки, длинная шея, красивой лепки голова и стройные бёдра. Работа была почти закончена. Идея была такая, что сон – это такая же смерть, только от неё иногда просыпаются, а иногда – нет, и когда ты засыпаешь, ты не знаешь, суждено тебе проснуться или нет, это открытие заставляло некоторых людей жить одним днём и забывать всё, что было вчера, лишало их жизнь преемственности и смысла, другие, боясь потерять нить жизни, переставали спать, чтобы не прерывать её. Саша тоже спала только тогда, когда уже не могла сопротивляться, а пока могла, предпочитала не спать. Некоторые, наоборот, погружались в забытье при первой возможности, лишь изредка выныривая оттуда, и, глотнув яви, вновь уходили в сон.

      Саша, не успев даже подумать, одним длинным движением вскрыла женщину от солнечного сплетения до лобка и отвалила пласт глины как крышку. Такая шкатулка, с жизнью внутри. С тикающей, невидимой, но слышимой зрителю жизнью. Она представила себе её в алебастре с непрозрачной золотой или слоновой кости, со шрамами и сеточкой еле заметных трещин крышкой на замках, замки должны быть бронзовые с огромным количеством мелких деталей, викторианской эпохи. Она уже всё видела. Но понять, будет это шедевр или пошлятина, она сейчас пока не могла.

      Прошло шесть часов. Было три часа ночи – самое нелюбимое ею время. Она закрыла скульптуру и всё-таки решила уступить позиции, так сказать, Морфею, обмануть его бдительность, прикинувшись спящей.

      Она приняла душ и легла. За окном была непроглядная, тёплая для зимы темень. Она лежала в черноте и мысли непрерывно крутились по одному и тому же маршруту. Первая остановка: «Матадор», то есть «Гладиатор», смотря с какой стороны поглядеть, если с её, то – матадор, если со стороны Кассандры, то – гладиатор. С одним и тем же лицом. Дальше лязг колёсных пар, перебои сердца на стыках рельсов, следующая остановка: выставка «Дежа вю» – с её стороны или «Жаме вю», если смотреть с точки зрения Кассандры, стук колёс всё убыстряется, её швыряет из стороны в сторону, и на стыках уже боль в сердце наминает: ты-не-ты-не-ты, и третья остановка, в ушах уже грохочет так, что она сейчас оглохнет: он с ней, с Кассандрой, а как же она, Саша, и где ей искать своё сердце? И здесь, на самом пике горя и тоски, она заснула. В мастерской спала скульптура,