Отель «Голубой горизонт». Виталий Вавикин

Моску в фильме Ивет Кларксон, выглядит усталым и напуганным. Журналист Алекс Фрай, который спросит после выхода фильма Хэйгена Моску о достоверности игры Мэтью Блауэра, напишет в своей статье, что Моска не видел этот фильм, а после того, как Фрай уговорил его посмотреть неудачную картину Ивет Кларксон, признался, что помнит в основном только ночь и не может оценивать игру актера.

      – Возможно, страх и растерянность были, – уклончиво признается он. – Мне кажется, любой насторожился бы, если бы увидел в тот день Аниту Сото. Она была так напугана! Напугана, когда я только встретил ее, а после, узнав мое имя, испугалась еще больше.

      Авери Шилд в «Кэсиди Клири. Правда и вымысел» скажет, что виной всему была ночь. Она сгущала тени, материализовала страхи.

      – Когда я вошел в коттедж Кэсиди Клири, то все, кто там был, уставились на меня, как на призрака, – скажет на допросе Хэйген Моска.

      – Все кроме Кэсиди Клири? – спросит его детектив Ирма Блуноут.

      – Я думаю, да.

      В книге Дэйвида Прайса Моска почему-то выглядит чопорным, зазнавшимся, вычурным до мозга костей неудачником, с радостью принявшим историю о своей славе, закрыв глаза на то, что рядом с его славой шло безумие. В «Кэсиди Клири. Правда и вымысел» Авери Шилд упрекнет своего коллегу по перу Прайса за подобное описание.

      – История о моей славе и моем безумии вначале рассмешила меня, – скажет на допросе Хэйген Моска. – Но потом Кэсиди Клири начала говорить о моем творческом кризисе…

      Моска слушает Кэсиди Клири и продолжает улыбаться. Слушают Тэд и Линда Ферроуз. Слушает Дэлвин Престон.

      – Она назвала меня гением, талантом, – скажет Моска детективу Ирме Блуноут. – Мои книги, по ее мнению, вскоре должны были стать классикой, учебным пособием для начинающих. Я попытался возразить, но она списала все это на мою болезнь, на мой кризис.

      Кэсиди Клири говорит много и увлеченно. Вымышленная история живет, искрится. Супруги Ферроуз давно верят в это. Дэлвин Престон верит. Остается лишь поверить Моске.

      – Все это неправда, – говорит он друзьям, но улыбки уже нет на его лице.

      Улыбается лишь Кэсиди Клири, в деталях описывая его несуществующий недуг, согласно которому Хэйген Моска убедил себя в своей никчемности, превратил свою гениальность в вымысел, называя себя третьесортным бумагомаракой.

      – Какой писатель не верит в свой талант и в свою гениальность? – скажет на одном из интервью Даяна Ворт. – В каком человеке не живет тщеславие?

      – История Кэсиди балансировала на грани реальности и шутки, – говорит на допросе Хэйген Моска. – Но после того, как Кэсиди поклялась, что не посылала мне письмо с приглашением, шутка вдруг перестала быть шуткой.

      Авери Шилд заострит на этих словах особое внимание – письмо от Кэсиди Клири Моска так и не сможет найти, и никто, даже его почтальон, не смогут подтвердить, что подобное письмо было. Были какие-то письма: от издателя, от поклонников, от кредиторов, от женщин, но ничего конкретного. Но если не было письма,