Салат из одуванчиков. Елена Касаткина

Обрадованная Дора дёрнулась, приподнялась. Дед Матвей быстро выдернул руку и медленно расправил сбившийся свитер.

      – Всё хорошо! – Дед Матвей вытер со лба пот и повернулся. – Поспала малость. Кровать у Нюры мягкая, перину сама пухом набивала. Эх, какая хозяюшка была Нюра, и как я теперь без неё буду.

      – Да… – сочувствующе протянула бабушка. – Нелегко…

      – А ты забирай перину, Матрёна, вон для внучки, пусть нежится.

      – Да неудобно как-то… – замялась бабушка.

      – Чего неудобно? Ещё как удобно…

      Перину Матрёна взяла и в тот же вечер расстелила на кровати.

      – Что насупилась? – Взбила кулаком подушку, кинула поверх простыни, отряхнула одеяльце.

      – Я не буду на ней спать.

      – Вот тебе раз, чего это ты выдумала?

      – Этот… этот… дед, – Дора всхлипнула и прижалась к бабушкиной ноге.

      – Да что с тобой? Что такое?

      – Он… он… – заикалась Дора.

      – Да говори ты уже. – Бабушка отлепила Дору от юбки, согнулась и посмотрела в глаза.

      – Он меня трогал.

      – Что? – не поняла бабушка.

      – Трогал своей ручищей, вот здесь и здесь. – Дора ткнула пальцем в едва заметные бугорки на свитере.

      – Ну, гладил, и что? Жалеет он тебя, у него своих-то деток нет, Бог не дал. Вот он тебя и ласкает от тоски.

      – Нет… нет… – выкрикнула Дора. – Он сказал, что хочет со мной ночку провести.

      – Что?! – лицо Матрёны потемнело, исказилось негодованием. Она разогнулась, взмахнула рукой и огрела Дору по лицу. – Ты это что удумала? Ты что?.. Наговаривать на человека! Ах, ты, дрянь! А ну ложись спать, ещё такое услышу, отлуплю.

      Ночь – кричащее безмолвие чувств. Больше она никогда… ничего… никому не скажет. Бессмысленно. Бесполезно. Даже хуже. На что она надеялась? Разве она забыла урок, который ей преподали родители? Презрение – единственное, чего она добилась. Презрения к себе. Люди, взрослые, загоняют в какие-то для них удобные рамки и, как ненужную вещь, держат её в углу, в тех мерках, которые им удобны. И слова застывают на языке и погружают вглубь мятежной души.

      Она положила ладошку на сердце и мысленно крепко сжала, пытаясь унять тяжёлое сердцебиение. Невысказанная боль, боль предательства, тучей зависла над головой.

      «Следующий за ней пойдёт», – вспомнилось.

      Глава четвёртая

      Апрель – самый капризный месяц в году. То развеселит солнечными лучами, то заплачет утренней капелью. Апрель Доре нравился, она могла часами смотреть на бегущие между кочками ручейки, которые с невероятной скоростью проносили мимо её ног песок, обломки веток, скукоженные после зимы листья. Апрель очищался.

      Матрёна ненавидела апрель. Именно в апреле давал себя знать застарелый радикулит. На этот раз он свалил её окончательно. Прострел был настолько сильный, что пришлось на карачках, с трудом передвигая ногами, тащить своё обездвиженное тело до кровати.