Хельмова дюжина красавиц. Ненаследный князь. Карина Демина

цветочными духами, – истинная свобода женщины вот она…

      И Модеста Архиповна выкладывала башенки из монет.

      – Будут у тебя деньги – будешь сама себе хозяйка, и никто-то тебе словечка не скажет. Вот медь, за нее можно купить конфету. Или две… но петушка ты съешь и забудешь, и монеты уже не останется. – Медные башенки были самыми высокими. И Евдокия с преогромным удовольствием рушила их. Тяжелые монеты катились, и маменька хмурилась: не след так с деньгами обращаться. Она заставляла Евдокию собирать все деньги, до последнего медня.

      Деньги Евдокии нравились.

      Медни были разными. Одни новенькие, блестящие, с чеканным королевским профилем на аверсе и двуглавым орлом на реверсе. Другие – уже пожившие, потерявшие блеск. И король на них смотрел будто бы с прищуром, хитро, аккурат, как мясник, которого маменька в глаза называла жуликом. А кто, как не жулик, если за корейку просит аж полтора сребня? Где это виданы такие цены? Чем старше становились монеты, тем сильнее менялся король. На совсем уж древних, затертых, королевский лик был неразличим, а орлы и вовсе покрывались характерной прозеленью.

      – Вот серебро, – учила маменька, позволяя взять увесистую монету. – В одной серебрушке десять медней. Но десять медней ты вряд ли выменяешь на одну серебрушку…

      Золото было тяжелым, нарядным. Его Евдокии разрешали держать, и она, пробуя монету на зуб, выстраивала башни… один злотень – десять сребней. А если в меди, то и вовсе много получается.

      Маменька, видя этакую старательность, умилялась.

      Разумницей растет.

      Вся в родителей.

      Наставники, нанятые Модестой Архиповной, пусть и дивились этакой блажи – где это видано, чтоб девицу обучали не шитью, но математике с астрономией? – к делу подошли серьезно. Да и Евдокия оказалась благодарной ученицей, жадной до нового.

      Вот только упертой, что твоя коза…

      Это маменька поняла, когда вздумала доченьку любимую, восемнадцатый год разменявшую, замуж выдать. И ведь супруга подыскала хорошего, разумного, сильного, а что слегка рябенького, оспою побитого, так с лица ж воду не пить! Зато хоть и хваткий, но тихий, небуянистый.

      Ко всему – из шляхты.

      Очень уж Модесте Архиповне хотелось со шляхтой породниться…

      – Не пойду, – сказала Евдокия, поджав губы. – Он мне не нравится. И вообще, я замуж не хочу.

      Маменька попробовала было призвать дочь к послушанию, но выяснилось, что упрямством Евдокия пошла не иначе как в маменьку.

      Скандалили месяц.

      Не разговаривали еще два. И Лютик, который ссорами тяготился, тщетно взывал к разуму, что супруги, что падчерицы. Закончилось все проводами очередного управляющего, а ведь показался-то разумным человеком, и несказанной обидой, коию вновь нанес Модесте Архиповне князь Вевельский.

      Это ж надо было: взять и не пригласить достопочтенную купчиху на купеческое собрание!

      Чем она иных хуже?

      А еще нашлись доброхоты, донесшие небрежное, князем брошенное:

      – Бабе –