Комната бабочек. Люсинда Райли

или, что еще страшнее, в него могла попасть молния. Подоконник стал мокрым, и я, закрыв окно, вдруг услышала, что мой животик урчит почти так же громко, как гром. Тогда я отправилась на кухню, чтобы подкрепится хлебом с джемом, оставленным Дейзи мне на ужин.

      Спускаясь в тоскливых сумерках по широкой дубовой лестнице, я подумала, как разительно сегодняшняя тишина отличается от вчерашнего шумного многоголосья, словно вдруг опустел улей, наполнявшийся весело жужжащим пчелиным роем. Надо мной, прорезав тишину, раздался очередной раскат грома, и я порадовалась тому, что мне совсем не страшно, я не боялась оставаться в одиночестве, не боялась ни темноты, ни гроз.

      – Ой, Поузи, какой у вас жуткий дом, – прошептала Мейбл, когда я однажды пригласила ее в гости. – Только посмотри на картины всех этих мертвых душ в стародавних нарядах! У меня от них прямо мурашки по коже, ей-богу, – дрожащим голосом произнесла она, показывая на портреты предков, смотревших на нас со стен лестницы. – Если бы мне тут ночью захотелось в уборную, то я уж точно побоялась бы выйти из комнаты, чтобы не столкнуться с привидениями.

      – Ну, они же все мои родственники и наверняка вели бы себя исключительно благожелательно, если бы вернулись приветствовать нас, – возразила я, огорчившись, что ей сразу не понравился Адмирал-хаус.

      И сейчас, пройдя по холлу и длинному гулкому коридору, что вел на кухню, я вовсе ничего не боялась, несмотря на то что уже совсем стемнело, а маман, вероятно, давно спала наверху в своей спальне, и даже не услышала бы меня, если бы я начала кричать.

      Я знала, что нахожусь в полной безопасности, и в этом доме с его крепкими стенами со мной никогда не может случиться ничего плохого.

      Попытавшись включить свет на кухне, я обнаружила, что его нет, поэтому зажгла одну из стоявших на полке свечек. Я уже хорошо научилась зажигать свечи, ведь электричество в Адмирал-хаусе работало с перебоями, особенно с начала войны. Мне нравился мягкий, живой огонь, освещавший лишь небольшое пространство. Когда горели свечи, то даже самые противные люди почему-то выглядели симпатичными. Взяв хлеб, заранее отрезанный для меня Дейзи – мне разрешали зажигать свечки, но запрещали трогать острые ножи, – я намазала на него масло и густой слой джема. Уже с кусочком во рту, я взяла тарелку с оставшимся хлебом и свечку и вернулась в свою спальню, чтобы понаблюдать за грозой.

      Я опять сидела на подоконнике, поедая хлеб с джемом и вспоминая, как Дейзи беспокоилась обо мне перед уходом. Особенно учитывая, что папа уехал.

      – Неправильно оставлять маленькую девочку одну в таком большом доме, – ворчала она.

      А я пыталась убедить ее, что я не одна, ведь маман тоже дома, и, кроме того, я уже не «маленькая», мне исполнилось целых семь лет и, значит, я достаточно большая.

      Выразительно хмыкнув в ответ, она сняла фартук и, повесив его на крючок с внутренней стороны кухонной двери, добавила:

      – Не важно, что там у нее за мигрень, тебе следует в случае чего