Воспоминания жены советского разведчика. Галина Александровна Курьянова

касается наших двух молодых людей на факультете педагогики и методики начального обучения, то это тоже интересно: я думаю, что их взяли «на ура», даже не посмотрев в аттестаты. Мужчина-учитель да ещё в начальной школе – это же круто! Круто-то круто, но не совсем: один из них Толя Юрченко был неглупый мальчик, среднего роста, с правильными чертами лица, портило его бельмо на глазу и, конечно, это очень повлияло на его характер, раздражительный и даже несколько злобный. Я очень хорошо представляю положение этого ребенка в сельской школе, представляю, сколько насмешек и издевательств ему пришлось перенести. Ведь сельчане-хуторяне такие «добрые и радушные»!!! Станешь тут таким же добрым! В конце первого полугодия обучения он уже оттаял и смог даже участвовать в нашей самодеятельности. Я уговорила его играть счетовода в «Юбилее». Он сначала отнекивался, а потом так хорошо сыграл, создав образ смешного старого неудачника, очень стесняющегося и боящегося женщин (точно! так и было), этакую канцелярскую крысу, вечно мерзнущего, кутающегося в шарф брюзгу. Все хохотали до упаду, и сам Толя больше всех. А если человек сможет повеселить других и сам посмеяться над собой, то его комплексы со временем исчезают. Постепенно наш соученик стал смеяться, шутить и не пытался отвернуться от собеседника своим увечным глазом. Он, оказывается, отлично рисовал, стал помогать мне со стенгазетой и один раз очень по делу раскритиковал мой рисунок на уроке ИЗО: мы гипс штриховали, и он с иронией (какой прогресс! уже с иронией) заметил: «Иноземцева, ты что углем натюрморт рисуешь?» Мы почти все друг к другу обращались по фамилии. Логично, моя штриховка была слишком затенена и на гипс уж точно не похожа.

      А один раз язвительно усмехнулся, увидев, как я провела рукой в сетчатой модной перчаточке у себя под носом. Оказывается, соученик не был лишен понятия этикета поведения. Правда, мы потом оба захохотали. Словом, человек попал в среду более цивилизованную, чуть более доброжелательную, где над ним, по крайней мере, не издевались, и немного оттаял.

      Другой же юноша, высокий, рослый, похожий на Есенина своей пышной золотой шевелюрой, был невероятно-невероятно глуп, такой тупой студент, что его отчислили из педучилища уже через месяц. Даже при острой нехватке учителей-мужчин этот золотоволосый мальчик оказался не нужен. Кроме тупости, был еще безмерно ленив, постоянно опаздывал на занятия, учебники забывал, на вопросы преподавателей не отвечал и смотрел на них ничего не соображающим бараньим взглядом. Такое впечатление, что он не понимал, о чем его спрашивают. Всем было ясно: никогда и ничему он не смог бы научиться, потому как полный кретин. Ну хорошо, его приняли в училище по аттестату, но вот как он мог окончить десятилетку и получить этот аттестат? Ведь тогда их не продавали в переходах метро. Скорее всего, сидел по два года в каждом классе, потому что на вид он был гораздо старше 17-18 лет, где-то уже за двадцать, или его мама преподавала в сельской школе. «Есенина» отчислили в армию. Мне казалось, что более легкого и приятного обучения, чем в педучилище, не