Рядом. Айгуль Клиновская

пол в беззвучных рыданиях, протянув безвольные руки к врачу.

      – Только без соплей! Оформляться и в палату. Как договаривались.

      Женщина с трудом встала и, пошатываясь, вышла. Врач, проводив ее взглядом, перекрестилась и прошептала: «Господи, прости. Не для себя стараюсь».

      Через пару часов родился новый человек.

      Бабушка, что-то бормоча, сварила бульон. Ее сморщенное, как печеное яблочко, лицо озарялось светом улыбки. Оглушенный вестью мужчина с сумкой провизии был отправлен в больницу.

      Там ему дали халат и разрешили пройти в палату. Такой силы счастье плескалось в нем, что, казалось, вот-вот разорвет. Он вошел и застыл в дверях. Любовь заполняла все и рвалась за пределы. Ни в палате, ни в целом мире невозможно было ее уместить.

      Жена подняла глаза. Их общая бездна отчаяния, которая росла, ширилась и скалила зубы до этого дня, теперь стремительно исчезала под натиском всепобеждающей и всепоглощающей любви.

      Мужчина наконец подошел, робко присел рядом. Жена отогнула краешек пеленки.

      – Смотри, что у нее. Богом поцелованная наша дочь…

      Кафе было украшено гирляндами. Это придавало темнеющему за окнами парку праздничный вид. Мы с Ульяной обсуждали план поездки в Каппадокию.

      – В марте высокий сезон. Тихо-мирно едем в апреле. Когда цены ниже.

      – У тебя во всем орднунг, ни шагу влево.

      – Немцев в роду нет. Просто маниакальная любовь к порядку.

      – А чего ты, маньячка моя, постоянно трогаешь пятнышко на шее?

      Ульяна, смеясь, развела руками.

      – Маленький изъян моей идеальной сущности. Трогаю, когда о хорошем думаю. Мама говорит, что я Богом поцелована. Но ведь для каждой мамы ее ребенок такой, да?

      Папа

      Сегодня был генеральный прогон. Худрук Инесса Марковна, которая еще Ленина помнила, была категорически против этой постановки. Но время требует инноваций и новых решений. И Железная Ин, не желая прослыть «отрыжкой феодализма», со скрипом уступила. Тем не менее на репетиции продолжала красноречиво и горестно вздыхать.

      Мне было уже не до нее. Внутри меня еще с первой читки появился традиционный торнадо куража, который сейчас достиг апогея. И уляжется он с последней репликой на премьере, когда я буду стоять за кулисами и ждать реакцию зрителей.

      Позвонил папа.

      – Как дела, доня?

      – Завтра премьера. Трясет, как обычно, пап.

      – Любишь абсурд?

      Я засмеялась. Это была фраза из пьесы «Человек из Подольска», которую я отвоевала для постановки.

      – Люблю абсурд!

      – Тогда полный вперед!

      – Есть, мой командир! Завтра жду вас с мамой, как обычно. Цветы не неси, я стесняюсь.

      – Без них никак, папа должен порадовать своего дончика. Твоя неистовая подруга придет? Такая смешная. Бдит за всеми и не дай Бог кому-то из зрителей начать разговаривать или шуршать.

      – В этом вся Ульяна. Придет, куда же без нее. Папа… А ты гордишься мной?

      – Я очень горжусь тобой, доня.

      – Но я не стала вторым Станиславским