Танец с чашами Исход Благодати. О. Зеленжар

поглотил огонь, и ученые до сих пор спорили, где он находился. Эстев считал это глупой тратой времени и казны. Кому какое дело, что было тогда, в темные века правления нелюдей? Дай этим пустословам прилавок с калачами, так они не продадут ни одного за весь день, поскольку будут увлечены движением солнца по небу и полетом чаек.

      Перевалило за полночь. Эстев смертельно устал, несколько дней кряду он довольствовался только краткими моментами покоя, но даже в эти часы не мог заснуть от волнения перед важностью предстоящего дела. Сейчас он почти клевал носом, и только несколько чашек эфедры сохраняли в нем лихорадочную бодрость. Он без конца поправлял непослушные черные кудри и беспокоился, хорошо ли сидит на нем новенький зеленый камзол с золотым кантом и парадный берет с пером птицы, название которой он не мог выговорить. Наряд, дорогой даже по меркам такого зажиточного человека, как Соле, но это был лучший день его жизни, вершина его карьеры, не грех сорить деньгами. Из расколотого зеркала в старой дубовой раме на него смотрел высокий, но обрюзгший полуостровитянин. Смуглая кожа, густые черные кудри, карие глаза на округлом лице. Эстеву было двадцать три года, но лишний вес прибавлял ему десяток лет, а толстые щеки и маленький нос придавали ощущение безвольности.

      В какой-то момент Эстев задремал, и в сладостном видении он пересекал тронный зал из золотого мрамора, гладкого, словно перламутр. Ему чудился запах сладких благовоний в курильницах и еще более сладкий, полный благородства голос, подзывающий к себе. Укутанная в мантию фигура, выше любого живущего на свете человека, восседала на многоступенчатом троне, и колени Соле трепетали от страха и благоговения, когда он подошел к его подножию. Рука в черной перчатке сделала изящный повелительный жест, и толстяк сглотнул прежде, чем осмелился ступить на первую ступень… Из дремы его вырвал страшный грохот и вой. Эстев встрепенулся. “Гуси, что ли, вырвались?” – подумал он, покидая прохладную каморку.

      На кухне царила гробовая тишина, такая контрастная на фоне обычного повседневного гомона и уж тем более недавнего шума.

      – Что, дери вас черт, застыли? – прикрикнул Эстев, и ответом ему послужили ошалелые от ужаса глаза.

      – Господин… – пролепетал было один из его лучших тестомесов и поперхнулся застрявшими в глотке словами.

      Толстяк сделал нетерпеливый жест, и словно колокол во время пожара прогремело в затихшей кухне:

      – Его Благодать мертв.

      Настала очередь Соле беспомощно хватать ртом воздух. Это какая-то ошибка, этого просто не может быть, однако белый как полотно слуга, замерший на лестнице, продолжил:

      – Отравлен.

      Бом! – провозгласил колокол в часовне палаццо, и пекарю показалось, что это с грохотом рухнуло его собственное сердце. Соле захлестнуло смятение чувств, засасывая в свой водоворот, но ледяной страх отрезвил его. Внезапно в мыслях воцарилась тишина, и внутренний голос прокричал: “Я погиб!”.

      И словно не желая