Обретение крыльев. Сью Монк Кидд

отвечала им мама. – А пока помолчите.

      Они и отстали. Замолкали при матушке, но, стоило ей уйти, снова судачили.

      Теперь ее глаза постоянно пылали гневом. Иногда она срывалась на мне, но порой ее раздражительность служила во благо. Однажды я застала мать перед лестницей, она объясняла госпоже, насколько трудно ей карабкаться по лестнице в дом, к шитью, а также – в каморку над каретным сараем.

      – Не беспокойтесь, как-нибудь справлюсь, – кротко добавила она после причитаний.

      А после мы с госпожой наблюдали, как матушка, вцепившись в перила, тащится наверх, то и дело призывая Иисуса.

      Вскоре госпожа заставила Принца прибраться в большой подвальной комнате со стороны, выходящей к ограде заднего двора. Слуга перетащил туда матушкину кровать и все ее пожитки, снял с потолка раму для одеял и прибил на новое место. Госпожа объявила, что теперь матушка будет заниматься шитьем в своей комнате, и повелела Принцу принести туда лакированный стол для шитья.

      Подвальная комната была размером с три рабьи каморки. Со свежей побелкой и крошечным окном под потолком, в которое виднелись не облака, а кирпичи ограды. Тем не менее матушка сшила ситцевую занавеску. Еще она разжилась картинками плывущих кораблей из какой-то ненужной книги и прикрепила их к стене. Также в новом хозяйстве нашлось крашеное кресло-качалка и ветхий туалетный столик, который мама накрыла салфеткой. На столик она поставила пустые цветные бутылки, коробку свечей, положила кусок сала и оловянное блюдо с кофейными зернами для жевания. Понятия не имею, откуда взялись эти припасы. На настенную полку матушка выложила все наши швейные принадлежности: коробку с лоскутками, мешочек с иголками и нитками, мешок побольше с набивкой для одеял, подушечку для булавок, ножницы, колесико для разметки, уголь, бумагу, измерительные ленты. Отдельно лежали мой латунный наперсток и красные нитки, стащенные из ящика мисс Сары.

      Заселившись, можно сказать, во дворец, матушка пригласила Тетку и прочих прийти и помолиться за ее «бедное жалкое жилище». И вот вечером пожаловало много народу, чтобы посмотреть, насколько же оно «бедное и жалкое». Матушка предложила каждому кофейное зерно, позволила рассматривать комнату сколько душе угодно, показала, что дверь запирается на железный засов, продемонстрировала личный ночной горшок под кроватью. Учитывая, какой калекой она была, опорожнять этот горшок выпало мне. Матушка хорошо отыгралась на деревянной трости, которой как-то огрела ее госпожа.

      Удалившись с вечеринки, Тетка плюнула на пол за дверью, и Синди, шедшая следом, сделала то же самое.

      Самое приятное, что теперь я могла приходить к матушке, не выходя из дома. Едва ли не каждую ночь я, стараясь не скрипеть, кралась из Сариной комнаты по двум лестничным пролетам. Матушке нравился запор на двери. Если она в комнате, дверь наверняка заперта, а когда засыпала, мне приходилось подолгу стучать в дверь.

      Матушку больше не заботило, что я покидала свой пост. Она, бывало, распахнет дверь комнаты, втолкнет меня внутрь и снова закроется. Я забиралась под одеяло и просила рассказать