Как только дверь захлопнулась за Зикосом я и набрал. Было слышно – она заметно волновалась. Это она нашла меня. Через интернет. Сейчас просто. Вся страна как одни Можары. Никаких темных переулков, темных алей. Да. Купил цветы у вокзала, подъехал к ее дому. Таксист еще спросил, надо ли заезжать за мной, номер своего телефона оставил. Елизавета жила одна. Просторная квартира в центре, вы видели, конечно. Сразу после школы она приехала покорять ваш город, работала в аэропорту, потом летала стюардессой на местных линиях, а потом прошло тридцать лет. Собаку я оставил у подъезда. Третий этаж. Позвонил. Жара стояла – асфальт плавился. Балкон у нее был открыт, и когда я вошел, от сквозняка в глубине комнат что-то упало, звякнули осколки. Она неловко протянула мне руку и нервно засмеялась. Голос не изменился. У меня спазмы в горле. Смеялся Ромео. «К счастью, – проговорила, наконец. – Проходи». Потом сели за стол, выпили, что-то ели. Перед этим она убрала осколки из соседней комнаты. Показала еще разбитые куски, приставив их один к другому. Я увидел памятник чеховской даме с собачкой в Ялте. Было видно, что ей очень жаль этой крымской тарелки, она привезла ее из последней совместной поездки с Гариком. Я потом и фотографию его увидел. Он обнимает Лизу в Анталии, в Маниле, Батуми, где-то там еще, на Золотых песках, наконец, в Крыму. Я просил показать детские ее фотографии, никогда не видел. Очень хотел увидеть девочку Лизу. Мы ведь ровесники. А нашими соседями они стали, когда Лиза уже не была ребенком.