Женщина опасного возраста. Екатерина Николаевна Широкова

провалилась в ничто, а последней испарилась её загорелая полная нога в босоножках. Толик только крякнул, а наша продавщица уже подбежала к выходу, развернулась и растопырила руки, всем своим видом давая понять, что больше никто не покинет помещение.

      Долговязый очень оживился, достал из растянутых штанин телефон, включил диктофон и спросил у неё, что она желает рассказать по поводу случившегося. Продавщица окатила долговязого натуральным презрением и попросила держаться от неё подальше.

      Долговязый подтянул треники, выпрямил спину и изобразил небрежного светского человека, а заодно и культурно представился – Вениамин, журналист из Санкт-Петербурга, жаждет получить эксклюзивную информацию по поводу столь необычного природного явления. Особенно ему любопытно, откуда она знает, что надо было стоять и что случилось с Таней.

      Та зашикала, чтобы Вениамин поскорее отошёл назад, а не то хуже будет.

      Возмущённый Толик по-хозяйски подпёр к дверям грозную продавщицу, что смотрелось презабавно, если учесть, что она была на добрых две головы выше, но высунуться за пределы магазина всё-таки не рискнул. Умом он понимал, что нормально уже не будет, но привычка переводить любые затруднения на рубли, килограммы и доступный административный ресурс заставляла искать виноватых в этой неподобающей ненормальности.

      Зрелище растаявшей в один миг торопливой Тани слишком ярко впечаталось в его мозг, чтобы вот так просто отбросить, и он рефлекторно начал злиться на чудом предугадавшую последствия работницу, а не на саму катастрофу.

      Долговязый Вениамин покровительственно похлопал Толика по плечу и слегка отодвинул, намекая, что тот несколько зарвался, и продавщица посмотрела на него с искренней благодарностью.

      – Я Оксана, – она с робкой улыбкой протянула журналисту руку, и Вениамин церемонно пожал её, чувствуя себя героем и защитником угнетённых. С Толика слетела былая угодливость и он лишь хмыкнул, прижавшись лбом к стеклянной витрине магазина.

      Там по-прежнему было темно, как в безлунную ночь и без привычного москвичам всепроникающего искусственного освещения, и к тому же подозрительно тихо. Внезапный порыв ветра протащил по асфальту растрёпанную газету и только тут я поняла, что ещё было не так.

      Там не было ни единого прохожего или двигающихся автомобилей. Если вытянуть шею и присмотреться, то изнутри помещения можно разглядеть кусок Ленинградского проспекта, совершенно пустынного в этот утренний час. Ни единой машины за последние минуты! Абсурд.

      – Смотрите, там никого. Город будто вымер, – я показала Вениамину, куда смотреть, и он задумчиво почесал небритый подбородок, – и, между прочим, меня зовут Юля.

      – Очень приятно! А почему вы в пижаме, кстати?

      – Да живу рядом и сегодня утром кофе трагически закончился.

      – Очень мило. Тогда почему бы нам не позавтракать прямо тут, раз уж мы так непредвиденно застряли? Оксана, а не продадите ли вы мне колбасу и хлеб? С вас, Юля, кофе, а кипяток, я уверен, мы в подсобке