Словоточие. Аль Квотион

о стены,

      Рифмую шаги с опечаткою «выход»,

      Кричу на подмостках безумной арены,

      Срываюсь на шепот, на возглас, на выдох.

      Тебе, все тебе, ты услышишь, я знаю,

      И вдруг обернешься, надавишь на тормоз,

      Я слеп, я пою, я кричу, я скучаю,

      Мой ангел бессменный, иди на мой голос,

      Иди…

      На мой голос.

      «Все хорошо, все хоро… Боже мой…»

      Все хорошо, все хоро… Боже мой.

      Светла привычная юдоль.

      Но разболелось снова прошлое,

      И не проходит эта боль.

      А может вырвать, выдрать, вычленить,

      Гниющим зубом удалить?

      Замазать язву эту числами

      Всех дат нечаянной любви.

      Заштопать, выжечь, ампутировать

      Конечностью немой беды.

      Лечить наркозными витринами

      И заметать под снег следы.

      Но память ищет оправдания,

      И молча смотрит из судьбы

      Глазами, полными отчаянья,

      Того мальчишки, кем я был.

      Ребенком плачет искалеченным,

      И не уйти, и не предать.

      Проказа, дрянь, а делать нечего,

      Опять любить и все прощать.

      А дрожь в руках? Брось, пустяковое.

      Бессонница? Такой пустяк.

      А может спрятаться за словом мне

      И строить город на костях?

      За что мне, господи? Что сделал я?

      Кормил всех птиц своей душой,

      Любил всю жизнь, слепую, бледную.

      Все хорошо. Все хорошо.

      «Поэзия… Мне жаль тебя, поэзия…»

      Поэзия… Мне жаль тебя, поэзия,

      Утопленница, лестница до звезд.

      Все реже – божья, чаще – бесполезная.

      Последнего отчаянья форпост.

      Святыня на задворках нашей алчности,

      Души перерождающейся срыв,

      Бессонна, безответна и безжалостна

      На выселках плохих дешевых рифм.

      В гортани жаром слова пересушена,

      Избита распродажами творцов,

      Залатана, обуглена, простужена,

      И сверстана по штампам образцов.

      Доедена, домята, перевыпита,

      Расплавлена в чаду живых горнил

      Страстей земных, раздувшихся до выдумки.

      И я любил. Конечно, я любил.

      И пел о ней. Желал ее отчаянно,

      И часто забывая о словах,

      Свободу петь теснил я на окраину,

      Скрипящую обманом на зубах.

      Но жизнь есть жизнь. Разбила, стерла, вымыла.

      Оставила комок нервозных вен,

      Несказанность души до жажды выдоха

      И страшный шепот грозных перемен.

      Да бог с ним. Мы продолжим это шествие,

      От вечности до чаянья добра.

      Поэзия, мне жаль тебя, поэзия,

      Любовница, мятежница. Сестра.

      «Нарисуй весеннюю улыбку…»

      Нарисуй весеннюю улыбку

      На сухих, искусанных губах,

      Это не обман, а та же гибкость,

      Сказка о сгоревших мотыльках.

      Вырежи ее ножом и словом,

      Чтобы оставался красный цвет

      Символом любви к стихам и вдовам,

      Там, где от любви и