Аннонимные собеседники. Максим Кустодиев

сделать так, чтобы Данилов не сказал лишнего; это и есть детали, которые должен бы взять на себя собеседник.

      – Я маленький человек, – с деланным смирением сказал Шевчук. – А «Общее дело» – это… Нет, не Бог, но по сравнению с отдельным человеком – это высшая сила!

      Лицо Алексея Алексеевича оставалось непроницаемым, но чувствовалось, что нечто подобное тот и хотел бы услышать. Не расстанусь с комсомолом, подумал Шурик, буду вечно молодым! И в порыве вдохновения продолжал:

      – Козинец – наш непримиримый враг! Любыми средствами мы должны его уничтожить. Любыми! План, который я предлагаю, придуман не из любви к головоломкам.

      – Вы, стало быть, согласны, что все средства хороши?

      Боже мой, ну не заставит же он его, Шурика, нажимать на курок! В конце концов, это только слова.

      – Да, – сказал Шурик, глядя прямо в глаза Чудовскому, – я с этим согласен!

      Алексею Алексеевичу не очень нравился Шевчук, но он считал его полезным и перспективным для «Общего дела». Он был удовлетворен беседой с молодым коллегой, нечто вроде политзанятий. На это ни слов, ни времени жалеть не следует. Человек, отдельная личность – песчинка; может быть, важная, но не сопоставимая с «Общим делом» деталь. Чудовский всегда жил в такой системе координат, только «Общее дело» было другим. Сейчас все демократы, но что изменилось? А Шевчук, по-видимому, более амбициозен, чем хочет казаться. Мы как бы просто прислушиваемся к его советам, а он как бы считает, что мы исполняем его замысел. Изумительно! Но в итоге, какая разница? Идея, конечно, требует доработки, но вполне может быть использована.

      Ольга Федоровна поднялась с шезлонга, потянулась всем телом, и в том, как смотрели на нее Чудовский и Шурик, можно было бы почувствовать некую мужскую солидарность. Ольга Федоровна взглянула в сторону дома, потом обернулась к ним и, показывая рукой, закричала:

      – Алексей Алексеич, Александр, чай пить, самовар готов!

      Шурик остро ощутил благостность окружающего мира: лето, теплынь, яркая зеленая трава и блики на воде бассейна, самовар ждет – так покойно было, наверно, еще перед войной четырнадцатого года, до того, как впервые применили отравляющие газы.

      – Видите ли, Александр, все не так просто, – сказал Чудовский.

      Они медленно шли к дому. Алексей Алексеевич, степенный, словно академик живописи, тихо и внятно продолжал:

      – Козинец звонит в агентство услуг по телефону, звонит из пустующей квартиры. Знаете, как он проникает туда, чтобы его никто не узнал?

      – Как? – переспросил Шевчук. – В принципе, он не очень яркий парень, без лимузина и охраны его, может, никто и не узнает.

      – Может и так, – согласился Чудовский. – Но он, представьте, устраивает маскарад. Мятая шляпа, темные очки, накладные усы, парик.

      – Вот так цирк!

      – Не цирк, а театр! Есть мнение, что здесь больше игры, чем конспирации. Дело не в том, что он хочет не узнанным войти в квартиру, он, будучи и один в квартире, не снимает свой карнавальный костюм. Он лицедействует, как вам это понравится!

      – Узнаю