Аннонимные собеседники. Максим Кустодиев

раньше не бывало.

      Валентин Петрович обожал публичные выступления, особенно с участием телевидения. Он увлекся, не настолько, конечно, чтобы потерять контакт с аудиторией; чувство аудитории – это был его особенный дар. Тузков много шутил, опьянел от толпы, аплодисментов, словом, чувствовал себя как оперный певец, которого без конца вызывали на бис. Ему хотелось, чтобы радость успеха разделяли с ним все, особенно в ближайшем окружении, разве это не естественно? Но реакцию Алексея Алексеевича скорее можно было назвать сдержанной. И когда они оказались вдвоем на заднем сидении «Мерседеса», Тузков спросил напрямик:

      – Вам что, не понравилось?

      – Не все понравилось, – признался Чудовский.

      – А мне показалось, что аудитория была на уровне, я, знаете ли, испытал подъем!

      – Не спорю, Валентин Петрович, вы прекрасный оратор, – Чудовский заколебался, но затем упустил момент, когда еще можно было не сказать лишнего. – Однако, находясь на подъеме, вы иногда, скажем так, теряете канву, как бы улетаете в своих импровизациях, я, поверьте, никогда не позволил бы себе таких замечаний, если бы… – он еще что-то мямлил в необычной для себя путанной и многословной манере, но Тузков почти не слушал…

      Вот оно, неприязненно думал Валентин Петрович, словно бы неожиданно протрезвев. Товарищеская критика. Интересно, кому такое понравится? И знает ведь, собака, как его шеф дорожит своим душевным подъемом, обычно всегда возникающем у него после контакта с людьми. Нашел время для критики. Ему уже кажется, что Валентин Петрович у него в руках.

      – Да помилуйте, ну что я там такого напутал? – обезоруживающе улыбнулся Тузков.

      – Перечислять?

      – Сделайте услугу.

      – Ну, например, – вроде как бы поддавшись на дружелюбный тон Тузкова, понесся Чудовский, – вы процитировали Марка Твена.

      – Да, и что же?

      – Никогда ничего подобного Марк Твен не писал и не произносил!

      – Не стану возражать, но ведь это мелочи.

      – Обязательно отыщется дотошный журналист или пенсионер.

      И это ведь не все. Чудовский методично стал перечислять все огрехи Валентина Петровича, устроил форменный разбор полетов, все какие-то скучные незначительные «преступления». Заметил вскользь, что место клоуна в Госдуме уже занято, о чем, впрочем, тоже можно было поспорить. Наконец, договорился до того, что образ Валентина Петровича – результат коллективного труда всей Команды, и его, мол, настораживает поспешность, с которой Валентин Петрович эволюционирует.

      Почтительное отчитывание затягивалось. И как это его занесло? Конечно, роль Чудовского в «Общем деле», как говорится, не убавишь. Но ведь и Валентин Петрович не марионетка.

      – Выходит, я плохо вписываюсь в придуманный вашей братией схематозоид? – саркастически улыбнулся Тузков. – Может такое быть, что вам и галстук мой не нравится?

      Этот галстук, творение покойного Версачи, привезла Валентину Петровичу в подарок племянница из Лондона.

      – И галстук