Семь минут вечности. Гореслада

с грешниками не по пути. Нет, видение в себе мудака заставляет меня убить его и закопать. Но это преступление, сознание это понимает, поэтому за мной гоняется УАЗик, ибо мудак должен быть преображён, а не убит и не зарыт.

      Чего бы такого съесть и выпить или покурить, чтобы сразу стать чистым и святым бесповоротно? В Церкви предлагают для этого Тело и Кровь под видом хлеба и вина. Крутой посыл, но не работает. Их Причастие подделка, самообман, иначе бы все, кто хавает тюльку из потира были уже святыми с первого или со второго раза. Но они годами жрут это говно и остаются такими же мудаками и даже хуже. Разве что некоторые из них, благодаря аскетическим усилиям, освобождаются от некоторых привязанностей и всё.

      И так я снова во сне попадаю в СИЗО, следственный изолятор, куда попал в 16 лет. И мне снова снится тамошнее томление неизвестностью в ожидании суда и приговора. Вот, здесь Дамаскин начинает быть понятен: «Суда Твоего, Господи, боюся и муки безконечныя, злое же творя не престаю». Убить мудака это зло, его нужно исправить, даже если он не исправим. Горбатого могила исправит, т. е. «Мне отмщение, Аз воздам», «невозможное человеку возможно Богу», Бог Сам изменит меня, если я к Нему обращусь, подам апелляцию. Но ведь аз и есмь создатель мира моего, поэтому мне отмщение, аз воздаю.

      Когда же не хватает времени для уединения, приходится мчаться на работу и по делам, хотя вы только-только начали успокаиваться, примиряться и смиряться с неизбежной Тишиной, а нужно уже вставать по будильнику и бежать опять в сансару. Тогда и приходит желание самоубийства, т. е. продолжить уединение и примирение или сделать эволюционный скачок из суеты в нирвану. Когда же взаперти тишины уединения достаточно, в нужную меру, у каждой персоналии она индивидуальна, когда тишины в норме, то плавно и мирно движешься к концу мира.

      Когда мера иссякла и зазвонил будильник на работу, то так же плавно идёшь на работу и даже бывает, возможно, радуешься ей. Тоже до срока, в меру. И лишь некоторые способны вообще не реагировать на будильники и оставаться в покое, в себе, не выходить из себя на общие работы и службы, не выходить из комнаты, как у Бродского. Это свободные совершенные аскеты, сидящие безвылазно взаперти, на самоизоляции, в карантине от внешнего мира, чтобы не заразить кого своими страстями и не заразиться новыми. Лишь они не рабы.

      Было как-то, интересовался, до того как стать священником, работой на маяке, вот где можно жить взаперти. И ведь прям рядом был, чтоб устроиться – друзья работали кочегарами при Адмиралтействе в Питере и я тоже там лопатой махал им в помощь. Адмиралтейство и заведует маяками. Но не сложилось. А теперь уж и не сложится.

      Люди идут в храм не только за обыкновенным чудом, но и чтобы увидеть Бога в лице священника. И если их встречает заплывший жиром поп, невежественный и хамовитый, то возникает отторжение от официальных религий. Поэтому священник обязан быть аскетом в первую очередь, и измождать своё тело постами, голоданиями. Разумеется, что наряду с телесной аскезой он обязан сдерживать