Не Господь Бог. Марика Девич

Лена не стала этого говорить вслух, а только напомнила:

      – Мы закончили на том, что вы были хорошим сыном, отличником. Мама, наверное, вами очень гордилась.

      Лена знала, что делает. Нащупав больную точку в прошлый раз, сейчас она нажала туда сознательно, чтобы ускорить процесс и избежать ещё полутора часов панегирика покойной. Следя за реакцией, узнала эту тень, пробежавшую по его лицу, и эту тень она видела на лицах отличников много раз. Ответ знала. Митя весь сжался.

      – Если бы. Я так старался!

      Хорошие мальчики и девочки были самыми частыми её клиентами.

      – Но ваших стараний всегда было недостаточно, верно?

      Митя, кажется, удивился: откуда знает? Потом опустил глаза. Руки его перебирали салфетку, накручивая, разрывая. Он этого не замечал. Правая половина лица немного, почти незаметно, дёргалась от нервного тика, когда он начал говорить о прошлом.

      – Я только что узнала, и не от тебя.

      Голос мамы был полон трагизма. Тапочки с помпончиками. Митя поднял взгляд от пола – мама даже дома всегда была одета в платье. Не признавала брюк. Мама держала тетрадь Мити по русскому языку. В тетради была четвёрка.

      – У половины класса вообще двойки, – Митя боялся поднять взгляд.

      – Ты – не все. Ты носишь со мной одну фамилию, в том-то и вся беда, – мама встала со стула, открыла шкафчик, пахнуло валерьянкой.

      – Мама, – было вскинулся Митя, он хотел опровергнуть, но презумпция невиновности не была включена в школьную программу. – Прости меня. Тебе дать воды?

      Митя вскочил, но мама уже сама капала себе в хрустальную рюмочку валосердин, наливая из чайника воды, покачнулась, словно теряя сознание. Митя опять вскинулся, но мать предпочла опереться на шкаф. Но мужественно выпрямилась, вытерла слёзы, лицо сделалось бледным и решительным:

      – Я уже обо всём договорилась. Перепишешь в чистовик, отдашь Марии Николаевне. Мне пришлось унизиться, чтобы уговорить её принять твою работу, унизиться на виду у всей учительской. Им было приятно. Спасибо тебе, Митенька.

      – Мама!

      Митя вскочил, схватил за руку, прижаться бы лбом, попросить прощения, хоть на коленях, но мать брезгливо отодвинула его руку и вышла к себе в спальню, закрыв дверь. Мите бы подумать, что матери не обязательно было унижаться перед всей учительской, а отвести в сторонку Марию Николаевну, однако эта мысль не пришла ему в голову. Он дёрнулся в сторону спальни матери, встал перед дверью, услышав оттуда всхлипы. И вернулся за стол. Не будет ему прощения. Четвёрка смотрела на Митю острыми краями, глубоко врезаясь в худосочную впалую грудь. От физкультуры у хворого Ушакова было освобождение.

      – Эти четвёрки были проклятьем! Это даже не двойки, которые можно исправить! Понимаете? Для мамы это было вопросом чести.

      – Понимаю.

      – Я ведь был её визиткой, её лицом, – пояснил Митя.

      – Её лицом, – повторила Лена.

      Картинка в её голове сложилась. Дальше она могла бы рассказать о нём все сама.

      – А чем ещё, помимо оценок, вы старались не огорчать