Король-одиночка. Анастасия Дробина

домой. Что Петька мог ей дать? Зарплату в шестьдесят рублей? Шефские концерты? Комнату в коммуналке и тоненькую золотую цепочку на шею? Белаш надеялся, что сестра будет гадать и хотя бы этим обеспечит свою семью, но Тереза, к изумлению всех, пошла за мужем на сцену.

      Белаш знал, что такое работа в ансамбле. Вечные дороги, тряска в разбитых автобусах, деревянные подмостки сельских клубов и открытые площадки в парках, скандалы с администрацией, нищета. Пять рублей за концерт. Зависть и сплетни за спиной – не дай бог сплясать или спеть лучше кого-то. И его сестра, его Тереза пошла в эту жизнь. Но ни разу Белаш не слышал от нее жалобы. Она приезжала в гости в единственном шелковом платье, высоко держала голову, отмахивалась от охов и вздохов матери. До Белаша доходили слухи о том, что Петька погуливает, подолгу не бывает дома, спускает деньги на ипподроме. Он пробовал допытаться у сестры – правда ли это? Та пожимала плечами:

      «Тебя обманули. Слава богу, хорошо живем».

      Без малого десять лет он слышал от нее эту фразу.

      Тереза умерла молодой, родив лишь двоих детей, не дожив и до двадцати семи. Только там, в больнице, Белаш узнал о ее болезни. У Терезы был порок сердца. Ей нельзя было переутомляться. Ей нельзя было рожать Славку. Ей ни в коем случае нельзя было танцевать. Все это рассказала Белашу пожилая суровая докторша:

      «О чем вы думали? Какая сцена?! Вы в своем уме, молодые люди? С этим ей дома надо было сидеть и носки вязать!»

      Он молчал. Что тут можно было ответить – что он, старший брат, даже не догадывался ни о чем?

      К умирающей пустили одних мужчин – на этом настоял Белаш. Тереза всю жизнь ненавидела бабьи истерики. Петька сидел на полу у ее койки, настороженно смотрел на набившихся в палату братьев жены. Никто из них не заговорил с ним. Лицо Терезы на больничной подушке казалось высохшей маской. Воспаленные глаза остановились на старшем брате.

      «Белаш…»

      «Я слушаю тебя».

      «Не отдавай ему детей».

      Он сперва подумал – ослышался. Отстранив Петьку, встал на колени рядом с больничной койкой, наклонился к сестре:

      «Что ты сказала?»

      «Возьми детей. Не отдавай ему. Поклянись…»

      Белаш думал лишь несколько секунд.

      «Клянусь».

      Она умолкла, закрыв глаза. Случайно Белаш взглянул на Петьку. Такого ужаса на человеческом лице он не видел никогда. Ужаса и облегчения – когда Петька понял, что жена больше ничего не скажет. Белаш так и не узнал, что происходило между ними в эти десять лет. Расспрашивать Петьку не хотелось: Терезу было уже не вернуть. На похоронах он сказал зятю:

      «Детям у нас будет лучше. А ты уезжай».

      По физиономии Петьки было видно, что он не ожидал так дешево отделаться. Больше Белаш никогда его не видел.

      Марии, старшей, было тогда девять, и все говорили: вылитая мать. Ее и Славкино детство прошло за кулисами, и Белаш, еще надеявшийся выбить из их голов сцену, быстро понял: не выйдет. Девчонка уже умела плясать «венгерку», распевать «Очи черные» и делать реверансы. С ее шестилетним