Четыре гения. Василий Вялый

А кто звонил, если не секрет?

      – Наш славный кубанский комбайнер Степан Нечитайло, Герой России. Слышал про него?

      – Та, вроде, слышал, – Михаил Александрович задумчиво почесал затылок. – А что это он за тебя хлопотал?

      – Дык сосед он мой. Вместе выпиваем. Бывало, за ночь пару баллонов самогону «приговаривали».

      – Ух, ты! – поразился классик. – Талантлив ты и внелитературно. А давай, Вася, его в гости позовем?

      – Так его, Ляксаныч, или Солженицына? Ты ж учти, что еще и Петропавловский скоро похмеляться приедет. Где мы столько пойла наберем? – я замялся, не знаю, как сформулировать следующую фразу. – Михаил Александрович, Солженицын ведь… это… тоже умер.

      Я еле успел увернуться от шолоховского кулака.

      – Ну и дебил же ты, Вялый! Разве не слышал, что писатели не умирают?!

      – Выходит, и я не умру?

      – Это ты-то писатель? – донской летописец громко расхохотался.

      – Ладно-ладно, я пошутил, – я потряс пустой бутылкой. – Так кого мы позовём Нечитайло или Солженицына? – повторил я вопрос.

      Шолохов задумался. Он размял в пальцах «беломорину» и чиркнул спичкой. Воздух помещения наполнился едким табачным дымом. «Какой гадкий запах у папирос, если их табак не обогащён canabis sativa», – подумал я.

      – Давай лучше Степана, а то снова подеремся.

      – С кем, с Женькой что ли? – Я привстал из-за стола. – Ты, Ляксаныч, не обижайся, но друга я в обиду не дам. Еще раз увижу…

      – При чем тут Женька! – перебил меня писатель. – Классный мужик… А вот с Александром Исаичем у нас случались недоразумения.

      – Ну и кто кого? – во мне заговорил первобытный инстинкт.

      – Всякое бывало, Вася, – донской казак отвел глаза.

      У входной двери раздался звонок. Мы повернули головы.

      – Может, Петропавловский баб уже привез, – я посмотрел на часы. – Вроде, рано еще.

      – А ты уже звонил ему?

      – Конечно, Михаил Ляксаныч. А чё тянуть?

      Это действительно оказался Женя. Но без проституток. Он держал в руках две бутылки водки.

      – Важнейшим из искусств является похмелье и способы выхода из него, – с порога заявил мой друг.

      – Стало быть, предмет знает, – пробурчал Шолохов, однако, какой – литературу или пьянство – уточнять не стал. – Где девочки, журналюга?

      – Я подумал, что сначала мы «подлечимся», – Петропавловский кивнул на бутылки, – поговорим о литературе, а потом и позвоним проституткам.

      – Думать здесь буду я! – Михаила Александровича слегка качнуло.

      – Ого! Да я смотрю, вы здесь уже не шибко и болеете, – Женя помог нобелевскому лауреату сесть на стул. – Когда успели?

      – Долго ли… – Я кивнул на Шолохова. – Знаешь, что он придумал? Солженицына сюда позвать.

      – А чё, классно! Давайте позовем, – журналист заметно оживился. Похоже, Женька был тоже осведомлён о писательском бессмертии.

      – Как будто он на первом этаже живет! Как вы себе