Всего одно письмо. Николай Геннадьевич Белоусов

ветхую дверь, она почувствовала запах гнили. Доски или сено, без разницы, но Ро захотелось убраться отсюда.

      Ингмар спал, раскинув руки. В свете лампы она заметила слюну, что стекает у него по шее. В сапогах, но портки и рубаха из мешковины.

      Когда она приблизилась, то юноша заворочался и забормотал.

      –Уже утро?

      –Смотря, когда ты лег спать.

      Ингмар распахнул глаза, вскочил и прикрылся от света.

      –Чего пришла? Я ничего не крал.

      Ро поморщилась от запаха и кивнула на дверь.

      – Это радует. Отложишь сон на часок-другой?

      –Мне завтра на работу.

      Женщина вздохнула.

      –Там тебе дают больше, чем в приюте?

      –Нет, но это честный труд.

      –Иногда за разговор могут заплатить недельным жалованьем. За честный разговор.

      Ингмар отвел взгляд, провел по лицу рукой и зевнул. Ро заметила, что его пальцы покрылись мозолями и едва разгибались. А в складках шеи скопилась грязь.

      –Недельное значит, – сказал юноша, причмокнув, – час так час. Не больше.

      Они вышли на улицу и сели на скамью недалеко от дома. В нескольких шагах стоял колодец, а чуть подальше кол для привязывания скотины. В большинстве домов потух свет, а единственное – что отделяло женщину и юношу от мрака – лампа.

      –Другие уже вернулись. – начала Ро.

      –С подсвечниками?

      Она задумалась. Потому что не обратила внимания на пропажу вещей. Её заботили только дети. Хотя о чем-то таком говорил Вильям. Или Матильда?

      –Вернулись. Это главное.

      Ингмар поднял ком земли и разламывал его, пока в руках не осталась пыль. Затем взял еще один.

      –Ты их подбил на побег?

      –Увязались. Но струхнули, как только пришлось горбатиться. Я-то знал куда иду, знал чего хочу.

      –Спать на сеновале и неделю не мыться?

      –Нормальной работы. Все эти буквы, руны. Они же похожи как… как…

      –Дни в поле. Один от другого не отличишь.

      Ингмар проскрежетал зубами.

      –Да, но там хотя бы знаешь, что будет завтра. А с тобой. Не успеваешь понять одно, как сразу другое, там третье. Торчишь с этим пером, а оно не слушается. А рядом малявки делают лучше тебя, да так, что самому не верится. Хочется взять, да треснуть им. Умникам. Сижу как баран и толку никакого. Еще за это меня кормят и одевают. Бред! Тебе спасибо, конечно, но где долбаная справедливость? Другие горбатятся, а мы на жопе сидим и бумагу портим.

      –Я же говорила, что музыка сложнее.

      –Но в поле хотя бы видно, что ты делаешь. Убрал пол поля – видно, убрал все поле – тоже видно. И радостно. А здесь три месяца и что? Где изменения? Я как не делал ничего, так не делаю.

      Ро хмыкнула и вспомнила брата, который пальцам музыканта нашел другое применение.

      –Мне казалось, ты стараешься.

      – Я могу стараться по воздуху ходить и что дальше?

      Женщина пожала плечами и запрокинула голову.

      –Найдешь учителя, может быть, научишься. Но сомневаюсь, что это легче музыки. Музыкантов я повидала, а вот тех, кто по воздуху шагает… Хотя, если поискать,