Mein lieber friend. Владимир Анатольевич Елизаров

лежал тихо. Вертолетчик похрапывал. Толстяк сопел и ворочался.

      Я закрыл глаза. Открыл. Запах. Я обделался. Вот это да!

      Наверное, это все из-за червивого яблока.

      Я подождал еще несколько минут – может оно как-то исчезнет? Но оно не исчезало. Что же теперь будет?

      Я стянул с себя кальсоны, скомкал простыню. Вытер полотенцем матрас. Засунул все в тумбочку. Полежал немного. Запах только усилился. Стянул у вертолетчика из сумки одеколон. Побрызгал. Меня чуть не вырвало.

      Я представил себе картину.

      Утро. Мэри входит в палату. Присаживается ко мне.

      Начинает принюхивается. Морщит нос. Просто презрительно морщит нос…

      Эх! Жаль, что моя болезнь не смертельна. Я готов был умереть. Честное слово. С мертвого – какой спрос?

      Выскреб все из тумбочки. Осторожно выглянул в коридор. Никого. Пробежал мимо столика дежурной сестры. Голова немного закружилась. В туалете тоже никого. Включил воду. Эта чертова жижа не так то легко отстирывалась. Пальцы сводило от ледяной воды. Я полоскал и отжимал. Полоскал и отжимал. Наконец коричневые пятна почти исчезли. Я отжал как можно сильнее и двинул обратно. Теперь уж не так страшно – если что скажу – пролил на себя компот. У кабинета дежурного врача на секунду остановился. Там горел свет. Видимо она не спала. Вдруг дверь открылась – передо мной стояла Мэри.

      – Зачем ты встал?– удивилась она.

      Я не мог и слова сказать.

      – Зачем ты встал?– повторила она.

      Я молчал.

      – У тебя строгий постельный режим. Тебе нельзя вставать.

      Я не двигался.

      – Ну?

      Я не двигался.

      – А ну ка зайдем, – сказала она.

      Мы зашли к ней в кабинет.

      – Ну? Чего молчишь?

      – У меня сегодня моча уже почти совсем белая, – это все что я сумел из себя выдавить.

      – Еще не совсем, – улыбнулась она.

      От нее веяло неведомым мне ароматом.

      – Дай мне руку.

      Я дал, другой рукой держа перед собой мокрые кальсоны и простыню.

      – Какая холодная рука. У тебя хорошие родители, – улыбнулась она. – Папа такой серьезный.

      Причем здесь родители? Причем здесь папа? К чему это она? Наверное, что-то отразилось на моем лице. Разочарование или что-нибудь в этом роде. Она вдруг наклонилась ко мне и поцеловала в щеку.

      Комок застрял у меня в горле. На миг я почувствовал, как проваливаюсь куда-то и краснею. Но только на миг. Моя ладонь все еще была в ее руке.

      – Он сказал, что вас накроет сегодня.

      – Что?

      – Он сказал, что вас накроет сегодня.

      – Кто?

      – Геолог. Он сказал, что вас накроет сегодня.

      – Какой геолог?

      – Ну тот…У окна.

      Она явно не понимала о чем я.

      – Геолог сказал, что вас накроет сегодня, – закричал я.

      Она улыбнулась.

      – Иди ложись, дурачок. Ты чего так раскричался?

      Меня аж передернуло. Мне вдруг все стало ясно. Она с ним заодно. Она была с ним. С этим геологом. Точно. И с вертолетчиком. А может даже и с Толстяком.