Шелковая жизнь. Алексей Хабаров

но ещё и патриот.

      Я знал, что у Похуила есть штуки интересней вертушек и калейдоскопов. Но младшим он никогда этот товар не показывал. Как-то раз я спрятался за спинами ребят и увидел, что тайком продавал им дунганец. Он пошевелил плечом – из рукава его халата, как у фокусника, выскользнул длинный свёрток. Похуил – Лохуил развернул его. Внутри сверкали два настоящих «бандитских ножа». По форме они походили на традиционные узбекские, но с полосатыми наборными ручками из разноцветного плексигласа. Я уже видел похожие ножи у взрослых парней. Но эти были в сто раз лучше. От восторга у меня зачесался нос – и я чихнул. Похуил мгновенно спрятал ножи в рукаве.

      – Э – э – э, убери его! – кивнув на меня, хрипло сказал он старшему пацану, которого звали Пулат.

      – Он свой, Миша, – сказал Пулат и, повернувшись ко мне, скомандовал: – Давай, слетай за водой для Миши. Быстро! Только не говори никому.

      Пулат взял из тачки и протянул мне трёхлитровый баллон[10]. Миша менял на игрушки не только бутылки, но любую стеклотару.

      Напротив, через дорогу, была чугунная колонка с рычагом. Летом, играя на улице, мы всегда бегали пить из неё (домой нельзя – загонят!). И я рванул изо всех сил, чтобы успеть вернуться и рассмотреть ножики. Когда, семеня, я прибежал назад, держа полный баллон на вытянутых руках (чтобы не расплескать), дунганец уже разворачивал повозку обратно. Он взял у меня баллон, снял войлочную шапку и налил воды себе в ладонь. Я вытянул шею, стараясь из-за старших ребят разглядеть Мишину голову – говорили, что у дунганцев есть косичка, как у девчонки. Но сейчас голова была лысая – бритая по – узбекски. Наклонившись, Миша несколько раз ополоснул лицо и шею. Остаток выплеснул в пыль – на обочину раскалённой под солнцем булыжной мостовой. Капли воды так и покатились мелкими ртутными шариками, наматывая горячую дорожную пыль на блестящую поверхность.

      Миша уехал. От досады я чуть не плакал. Так давно мечтал хотя бы потрогать такой замечательный, разноцветный нож! И опять – только на секунду увидел. Пацаны расходились. Пулат шёл к своему дому, в конце улицы. Обернувшись, он мотнул мне головой – «давай сюда!» И я побежал за ним. Возле своих ворот он остановился у похожих на пальмы деревьев, которые мы называли «вонючками».

      – А чё, пацаны ушли? – подбежав, спросил я Пулата.

      – Они же курить хотят. У Похуила кончилось, а мне план[11] не нужен. У меня теперь вот что есть! – Пулат похлопал себя по животу.

      Что на самом деле значит слово «план», я не понял – и пропустил мимо ушей. В городе везде висели лозунги «Планы партии – планы народа!» И про «план республики по сбору хлопка» в то время знали все. Поэтому о тайном смысле этого слова я даже не догадывался. А вот что там у Пулата за поясом?

      Он подмигнул мне и, заслонившись стволом вонючки, поднял майку: из-за штанов торчал знакомый свёрток, а из него – кончик полосатой ручки.

      – Зырь!

      Оглянувшись по сторонам, Пулат достал ножик и, не выпуская из рук, дал мне потрогать. Лезвие было холодным, гладким и сверкало,

10

 Баллон – так в Ташкенте называли большие стеклянные банки из – под сока, двух – и трёхлитровые. Они всегда были дефицитом – без сока не продавались. От наличия «баллонов» зависело, сколько консервов «закрутит» и запасёт ташкентская семья на зиму. Летом и осенью «крутили» все семьи. В это время фрукты и овощи на ташкентских базарах бывали необыкновенно дёшевы, не то, что зимой. Консервирование было не прихотью, а способом выживания наших семей. Осенью десятки баллонов с консервами заполняли все свободные места в комнатах и чуланах ташкентских квартир.

Консервный репертуар у всех был примерно одинаковый: варенье «пятиминутка» из урюка, вишни и персиков, баклажанная икра, лечо, пикули, помидоры в томатном соке. Весной и осенью на холмах ближайших к городу предгорий ташкентцы собирали и консервировали грибочки. Поэтому в Ташкенте баллоны всегда были предметами стратегического значения.

11

 План – на блатном жаргоне означает то же, что анаша, или марихуана.