Любовь – кибитка кочевая. Анастасия Дробина

к огню, не то комары сожрут.

      Илья остался где был – казалось, и не слышал ничего. Настя молча поклонилась гостю, подошла к костру и опустилась на смятую рогожу. Варька убежала в шатер, загремела там посудой. Молодой человек сел на корточки у огня, внимательно посмотрел в лицо Насти. Та, подняв голову, сначала нахмурилась было, но тут же улыбнулась.

      Гость был совсем молод, не старше двадцати, – рослый темноволосый юноша с широкими плечами и заметной военной выправкой. Костер бросал мечущиеся рыжие блики на его крутоскулое, немного татарское лицо с тонкими усиками.

      – Не александровец ли, батюшка? – наугад спросила Настя. Юноша изумленно рассмеялся:

      – Твоя правда, красавица. Полозов Алексей Николаевич, Александровское юнкерское училище. Так ты, стало быть, московская? Как тебя звать?

      – Была московская, ваша милость, пока замуж не вышла. Настасьей звать. Да вы садитесь хорошо, сейчас ужинать будем. Варька, со мангэ тэ кэрав?[12]

      – Ничи, поракир райеса,[13] – отозвалась Варька от шатра.

      Поняв, что больше занимать гостя некому, Настя снова обернулась к Полозову. Вскоре они разговорились, нашли каких-то общих московских знакомых, и Полозов немедленно начал рассказывать взахлеб о московской цыганке Насте («Вот как тебя, милая, звали, и лет твоих же!»), в которую до смерти влюбился некий князь и даже чуть было не женился. Настя, слушая, только улыбалась и кивала головой.

      – Вы сами-то эту Настю видали когда?

      – Нет, не довелось, не те доходы были, – честно и со смехом ответил Алексей Николаевич. – Ей, видишь ли, наше купечество под ноги золото горстями метало, а откуда же у бедного юнкера… Впрочем, твой муж говорил, что ты тоже неплохо поешь, правда ли?

      – Все цыгане поют помаленьку…

      – Не осчастливишь? Я, конечно, не князь, но… – Полозов полез в карман и тут же смущенно вытащил руку. – Ох, да у меня и ни гроша с собой. Я ведь поехал купать лошадей, а тут – шатер, огонь…

      Настя покачала головой.

      – Оставьте, ваша милость. Вы гость наш. Что вам спеть, песню или романс?

      – Ты знаешь и романсы?! Ну, спой, пожалуй… Нет, это ты, верно, не знаешь. Не обижайся, но он только этой весной начал входить в моду в Москве, – «Твои глаза бездонные»…

      – Жаль, гитары нет, – посетовала Настя. И, полуобернувшись в сторону реки, где похрапывали и плескали водой кони, вполголоса запела:

      Как хочется хоть раз, последний раз поверить…

      Не все ли мне равно, что сбудется потом?

      Любовь нельзя понять, любовь нельзя измерить,

      Ведь там, на дне души, как в омуте речном…

      Дым от костра летел в лицо, и Настя пела, закрыв глаза. И не видела, как Варька медленно подошла к костру, зажимая под мышкой котел, и опустилась на траву поодаль. Не видела, как весь подается вперед Полозов, по-детски вытянув трубочкой губы. Не видела, как выходит из реки весь мокрый

12

Варька, что мне делать?

13

Ничего, поговори с барином.