Спастись еще возможно. Игорь Изборцев

может быть ночь, а может быть, в комнате нет окон, или они наглухо закрыты. «Слава Богу, есть о чем подумать. Что это? Я молюсь? Начнешь тут молиться, когда покойники наяву приходить станут…» Вот теперь пошло, теперь он, действительно, начал вспоминать. Сначала мертвого Глушкова в парке, потом Гришу Функа, тоже мертвого: но от первого – жуть, а второго – просто жалко… Парнишку шофера, будь он неладен… «Фраернулся я, ох, фраернулся…»

      Он не спал, просто лежал и ждал. Что-то должно ведь быть дальше? Он уже понял, что в комнате не один: кто-то противно сопел и ворочался в углу. А темнота давила, она, как густой кисель набивалась в горло, мешала дышать. Страшно хотелось выплюнуть ее, но никак…

      И все-таки он задремал, потому что неожиданно увидел тонкие полоски света, обозначающие контуры нескольких завешенных чем-то окон, а это значит, что прежде была ночь, а теперь утро… И сразу отлегло от сердца – хоть что-то стало яснее…

      Через два часа он знал уже немного побольше. Чуть-чуть больше, но количество вопросов от этого почему-то только увеличилось. Итак, что ему известно наверняка? Он захвачен некими людьми для неких целей. Захвачен профессионально. Но это не менты. Иначе, почему он здесь, в какой-то старой избе, а не в изоляторе? И не бандитами, тем более чехами, – скорее военными… Нет, вероятно, это какая-то спецслужба: ФСБ, АБВГД, в конце концов, – сейчас только ленивый не имеет своей спецслужбы…

      Два часа назад его поднял с кровати какой-то огромный мужик метра под два ростом. Он, Прямой – метр восемьдесят пять и девяносто два килограмма – в руках этого бугая был просто, как сноп соломы: мужик отцепил его от кровати, повертел, поставил на пол и жизнеутверждающе сказал:

      – Пойдем, Сергей Григорьевич, на двор делать пи-пи. Только не шали, могу нечаянно члены повредить!

      При этом он приковал наручниками правую руку Прямого к своей левой лапе.

      – Где я? – просипел слабым голосом Прямой.

      – Ну уж, все тебе сразу – вынь да положь! Потерпи чуток. Лады? – добродушно отрезал мужик.

      Прямой про себя окрестил его Кабаном: больно тот был необъятен, толстошей и щетинист – кабан и все тут, разве что не агрессивен. И даже после того, как Кабан отрекомендовался, Прямой оставил за ним прежнюю кличку.

      – Зови меня просто «сержант», – сказал тот, когда они вернулись обратно, – ты, я знаю, Сергей Григорьевич, а я, стало быть – сержант. Лады?

      – Лады, – пробубнил Прямой, и пошутил, – только, в натуре, поскромничал, начальник, наверняка, старший сержант, а?

      Кабан неожиданно дернул Прямого за прикованную правую руку, и тот ощутил исходившую от «сержанта» чудовищную кабанью мощь. «А ведь не соврал насчет «члены повредить», – отметил для себя Прямой, – ох, не соврал».

      «Итак, Кабан, и еще двое во дворе с «Кипарисами»5 в руках, мол, знай наших, – делал Прямой мысленные зарубки на память. – Должно быть, есть и еще. Ну, залетел, в натуре! Один Кабан стоит троих. Но, с другой стороны,

5

Тип автомата.