Пятый лишний. Алиса Бастиан

пожалею.

Да Винчи

      – Привет, – говорит она, входя в комнату, и улыбается. Осеннее солнце поблёскивает в её маленьких золотых серёжках. Едва уловимо отражается в её тёмных миндалевидных глазах.

      Я молча изучаю её чересчур знакомое лицо. В который раз? Сотый? Тысячный? Извините, я немного потерялся во времени. Когда тебя пичкают совершенно ненужными тебе лекарствами, такое бывает. И если ты всё ещё хочешь когда-нибудь выбраться из этой светлой и в то же время – парадокс – такой мрачной комнаты, ставшей тебе тюрьмой, выбраться из этого проклятого здания, из круга стерильной чистоты и полного мракобесия, сомкнувшегося вокруг тебя, ты будешь делать то, что тебе велят.

      По крайней мере, делать вид.

      Она красива, вежлива и хищна. Любит порой позволить себе что-нибудь непозволительное, когда никто не видит. Никто, кроме меня. Я вижу её постоянно, и неважно, выхожу ли я из комнаты, чтобы понаблюдать за ней, пока она об этом даже не догадывается, или закрываю глаза, лёжа под своим тонким и холодным даже летом одеялом. Да, она красива. Для меня. Лучше остальных. Все решили, что это она выбрала себе пациента, но на самом деле её выбрал я. Или мы. Это уж как посмотреть. Лично я, в отличие от остальных, не вижу ничего плохого в нестабильности точки зрения на эту проблему. Я и проблемы не вижу – Лёнчик всегда остаётся Лёнчиком, просто живёт разнообразнее остальных. А им это не нравится. И я слишком долго отказывался это понять. Слишком много месяцев. Лет. Надо было сразу принять правила этой странной игры, а не пытаться её остановить, сбежать с игровой площадки. Это сэкономило бы кучу времени.

      И нервов, ха-ха. Впрочем, их у меня хватает на двоих.

      Так вот, на самом деле выбрал её я. Она показалась мне красивее остальных, и я решил, что если уж страдаю в этой обители скорби и самых разномастных унижений, то хотя бы общество себе я выбрать имею право. Они даже не заметили. Достаточно было вести себя так или иначе, чтобы количество сестёр, заходивших в мою комнату, стало сокращаться, и в итоге осталась она одна. Говорили, я хорошо на неё реагирую. Лучше других. С этим не поспоришь.

      Поначалу всё было неплохо. Наверное, она чувствовала, что мне здесь не место. Что я здесь только из-за денег, страха и стыда моих родителей. «Лёнчик бывает слишком агрессивным». «Лёнечка не такой, как его одноклассники». Не такой, как его родители, что уж тут, сказали бы прямо. Вот что их беспокоило больше всего. Что их ребёнок окажется талантливее, умнее, успешнее их самих. У детей с отклонениями такое бывает, но – и сейчас я говорю чистейшую, как утренняя роса на некошеных альпийских лугах, правду – у меня их нет. Зато их навалом у моих родителей. Вообще-то они хотели двоих детей.

      Вообще-то, они практически двоих и получили.

      Здорово, что мне не было скучно. Никогда. Не здорово, что я застрял здесь. (Сюда бы подошло драматичное слово «навсегда», но я ни за что его не произнесу.) Впрочем, спустя эти годы я знаю, что делать, чтобы псевдопрогресс дал мне шанс свалить из этого