Философия крутых ступеней, или Детство и юность Насти Чугуновой. Альберт Иванович Карышев

ничего не понимаю! – Шитиков ёрзал в глубоком кресле. – Но коммунистов всё равно не люблю! Сколько ни звали меня, ни уламывали, не вступил в их партию!

      – Так и я не вступил.

      – Видите! Значит, вы тоже не любите коммунистов!

      – Не совсем так, Александр Васильевич. Я лишь потому не вступил в партию, что не хотел выполнять поручения, сидеть на собраниях, отвлекаясь от писательского дела. Короче, – боясь суетной стороны партийности. Тоже упорно звали, но не вступил; и в жизни немало испытал, и книги печатал с трудом – из-за жёсткой цензуры, – а не чувствую такой злости, какая у вас накопилась. По-моему, личные беды – не повод для неприязни к ныне опальной партии. А у вас никаких бед, как я понимаю, не было. Есть у меня претензии к коммунистам, но есть и понимание того, что не лучшие, а худшие из них довели страну до ручки. Теперь они встали у власти, шельмуя коммунистов порядочных. Думаю, среди худших, вставших у власти, немало прямых потомков тех злодеев, что сажали и расстреливали безвинных.

      7

      Татьяна Ивановна помешала им разговаривать. Она зашла в гостиную и произнесла:

      – Ирину подождём и станем ужинать. У меня всё готово.

      Склонная к полноте, округлая женщина плавно села на диван лицом к гостю, протянула руку к полированной тумбочке, взяла газету и развернула так, чтобы её ярче освещала хрустальная люстра с подвесками-сосульками. Андрей Иванович знал, сколько примерно Шитиковой лет – она была моложе супруга, но также вышла на пенсию. Её смуглое с приятными чертами лицо не прорезали глубокие морщины, а редкая седина украшала, а не старила ей тёмные густые волосы.

      «Не рада моему появлению. Старается выглядеть приветливой, но сама понимает, что это ей не слишком удаётся», – догадался гость.

      – Не будем ждать! Зови к столу! – громко сказал Шитиков через спинку кресла, сидя к жене более чем вполоборота.

      – Подождём, – откликнулась хозяйка. – Андрей Иванович проголодался не меньше твоего, а терпит.

      – Обо мне, пожалуйста, не беспокойтесь, – сказал Чугунов.

      – Как вы там у себя в городе живёте? – спросила Шитикова, откладывая газету.

      – В общем ничего. Как большинство. Неприятности множатся по всей стране, но из-за угла у нас за последние годы убили единственного человека, местного руководителя оппозиционной партии, ещё один бесследно исчез. В Москве же, судя по сообщениям, убивают каждый день по несколько человек. У нас и митинги редки, и разные другие политические выступления.

      – В провинции всегда меньше шума, потому что народу мало, – сказал Шитиков и повторил где-то вычитанную мысль: – Революции и государственные перевороты совершаются в столицах.

      – В том числе перевороты контрреволюционные, – добавил Чугунов.

      – Как Вера Валерьяновна себя чувствует? – спросила Шитикова.

      – Неплохо. Просила всем привет передать.

      – А Настя?

      – И она здорова, если не считать застарелой реакции на молочное,