Земля бедованная (сборник). Нина Катерли

твоего гражданского мужества.

      – Подожди, ты что, серьезно?

      – Я-то серьезно, я о-очень даже серьезно, а вот ты со своими тявканьем из подворотни, с вечным «я бы в морду…».

      – Ты действительно хочешь уехать? В Израиль?

      – А это уже второй вопрос: куда? Важно, что отсюда. Ясно?

      – Ладно, Фира, давай поговорим… хотя я не представляю себе, чтоб ты… У тебя что-то случилось?

      – Ну, знаешь, это уж вообще! «Случилось»! А у тебя ничего не случилось, ни разу, Лелик, то есть, тьфу! Лазарь Моисеевич? Это не тебя ли как-то не приняли на филфак с золотой медалью{37}? И не ты ли тут вечно рвешь и мечешь, когда твой доклад читает на каком-нибудь симпозиуме в Лондоне ариец с партийным билетом{38}?

      – Тише ты.

      – Тише?! Вот-вот. Надоело! Их – по морде, а они – тише! Чего ж не врезать? Да брось ты сигарету, мать увидит, будет орать!

      – Не увидит. А меня ты напрасно агитируешь, я тебе могу привести и не такие примеры.

      – Ну так что ж?

      – А… таки плохо. Как в том анекдоте. Плохо, Фирочка. И все-таки я не уеду.

      – Боишься? Мол, подам заявление, с работы выгонят, а разрешения не дадут{39}. Так?

      – Если уж честно, – и это. Но не во-первых, даже не во-вторых. А во-первых то, что здесь, видишь ли, моя родина. Мелочь, конечно.

      – Родина-мать?

      – Да, уж как тебе угодно: мать, мачеха, тетя, а только – родина, и никуда от этого не деться.

      – Какая там тетя? Какое отношение имеешь к России ты, Лазарь Моисеевич, еврей, место рождения – черта оседлости? Нужен ты ей, со своей сыновней любовью, как Тоньке Бодровой ее незаконный Валерик!

      – Это черт знает что! Мне дико, что это мы, ты и я, ведем такой разговор. Лично я не верю в генетическую любовь к земле предков, может быть, потому не верю, что сам ее не чувствую. Конечно, кто чувствует, пускай едет, всех ему благ…

      – …А тебе и здесь хорошо.

      – Нет. Не хорошо. Но боюсь, что лучше нигде не будет. И – почему такой издевательский тон? Неужели я должен объяснять тебе, что я тут вырос, что я, прости за пошлость, люблю русскую землю, русскую литературу, а еврейской просто не знаю. Кто там у вас главный еврейский классик?

      – У нас? Ну вот, что, – Фира стояла посреди комнаты, сложив руки на груди, – мне этот разговор противен. И ты сам, прости, пожалуйста, тоже. Это психология раба и труса.

      – А катись ты… знаешь куда! – разозлился Лазарь, – подумаешь, диссидентка! Противен – и иди себе, держать не стану!

      Фира тут же оделась и ушла на весь вечер. Может быть, у нее на работе завелся какой-нибудь сионист? Их теперь полно, героев с комплексом неполноценности и длинными языками.

      Лазарь долго стоял на кухне у окна и курил в форточку. Наконец он решил, что, скорее всего, Фирку кто-нибудь обругал в автобусе или в магазине, у нее-то внешность – клейма негде ставить, прямо Рахиль какая-то. Конечно противно! Только нет из этого положения выхода, как она, глупая, не понимает? Евреям всегда было плохо и должно быть плохо.

      «Успокоится,

37

…не приняли на филфак с золотой медалью? – Сказать, что евреев никогда не принимали в советские вузы, будет преувеличением – иначе откуда бы в нашей стране взялись евреи-инженеры, преподаватели и ученые? Другое дело, что, так же как в Российской империи, в Советском Союзе существовала процентная норма. Была она, в отличие от царской России, негласной и менялась в зависимости от института, факультета и политической ситуации.

В 1952 году, в разгар борьбы с космополитизмом, мой отец Михаил Эфрос пытался поступить в театральный институт на режиссерское отделение.

«…Ему, прекрасно знавшему, что такое антисемитизм бытовой, о государственной национальной политике известно было недостаточно…

Несмотря на прекрасно сданные экзамены, он не нашел себя в списке поступивших, а в приемной комиссии объяснили, что, к сожалению, в последний момент количество абитуриентов, которое предполагалось зачислить на первый курс, было сокращено: «А вы, Эфрос, по алфавиту последний в списке, так что – к сожалению…» После выяснилось, что не приняли еще одного человека – с фамилией не то Кац, не то Абрамович…

Он принес документы в политехнический институт. И наткнулся там в приемной комиссии на честного человека, который прямо сказал: «Не пытайтесь. Сюда вас не примут»… Как и я, окончил технологический…»

Нина Катерли. «Сквозь сумрак бытия».

38

…твой доклад читает … в Лондоне ариец с партийным билетом? – При прочих равных условиях, добиться командировки в капиталистическую страну члену КПСС было намного легче, чем беспартийному. Еврей, да еще и не состоявший в партии, таких шансов практически не имел – особенно после Шестидневной арабо-израильской войны 1967 года, когда Советский Союз разорвал дипломатические отношения с Израилем, и эта страна считалась потенциальным противником СССР.

39

…подам заявление, с работы выгонят, а разрешения не дадут. – действительно, разрешение на эмиграцию могли дать, а могли и отказать. Тех, кто подал заявление и не получил визу на выезд, называли «отказниками».

Не выпускали чаще всего людей, которые по работе имели доступ к секретным сведениям, – причем, иногда засекречен был сам факт секретности: человек мог и не знать, что допущен к государственной тайне, пока не отнесет заявление в ОВИР. С этого момента до получения визы порой проходили годы. Все это время «отказник» сидел без нормальной работы: специалиста, причастного к военным тайнам, сразу увольняли как агента международного сионизма, и устроиться он мог, разве что, грузчиком, ночным сторожем или кочегаром в котельную.