Судьба калмыка. Анатолий Григорьев

молча кивали головами. На кладбище Тольку пришлось вытаскивать из могилы, куда он спрыгнул, ревел и не соглашался чтобы засыпали гроб с матерью землей. Когда закончилось погребение и обессиленных пацанов усадили на телегу, чтобы отвезти домой, к ребятишкам подошел следователь и протягивая им по конфете тихо спросил: – Сказала вам что-нибудь перед смертью мама? Старшие отрицательно качнули головами, а Толька ощерился как маленький зверек и завизжал: -Сказала мне, да тебе не скажу. Пожалел тогда конфетку, а я ее мамке хотел дать, может она живая была бы. А теперь твои конфеты не нужны! Сыщик смутился, а бабы участливо посоветовали ему: Не вовремя вы, оставьте детей в покое. – Да, да, извините – и он пошел в сторону. Ребятишки тихо сидели на телеге изредка всхлипывая, плакать уже не было сил. Они безучастно ждали и смотрели как бабы и хромой мужик доравнивали бугорок над могилой, укрепляли крест. Из-за кустов и соседних могил показалась кучка людей с обилием цветов – подснежников и черемуховых веток.

      – Мараишка, Мараишка. – твердила одна женщина и пацаны признали в ней старуху – Менгу, с большой охапкой черемухи. Была здесь и Айса, и еще какие-то женщины-калмычки. –Сэн, Сэн, сэне (хорошо, хорошая) Мараишка, о, ях, ях! – заохали, запричитали старухи, положили цветы рядом с могилой и присев на корточки приложили сложенные лодочкой руки ко лбу, что-то тихонько жалостно запели. Все присутствующие оторопело и внимательно смотрели на них. –Вот ведь как. Нехристи, а цветов догадались нарвать, они что, знали Маришку? – Они у нас за огородом живут, мамка их иногда супом угощала, от милиции спасала – хмуро ответил Вовка. Видишь, люди помнят добро – заключил хромой мужик. Калмычки очень обрадовались, когда их цветы рассыпали по бугорку могилы. –Сипасиб, сипасиб! Ханжинав. Ханжинав, Мараишка! – низко кланялись они могиле. – Погодите. Не уходите! – сказал им хромой мужик и засунул руку в сумку, привязанную к передку телеги, достал полкирпича хлеба. – Вот, помяните покойную Маришку! – Бичкэ, бичкэ! (не надо, не надо!) – замахали руками старухи, прикладывая руки ко лбу и сердцу. – Они не побираться пришли! – рассерженно сказал Вовка. – Они уважают мамку.

      – Стойте, стойте! – замахал руками хромой. Он отломил кусочек хлеба от куска, сунул его в рот и перекрестившись поклонился могиле. Старухи догадались что от них хотят. Они так же отламывали кусочки хлеба, клали в рот, приставляли руки ко лбу, кланялись могиле шепча: сэн, сэн, Мараишка – и отходили в сторону. Оставшийся кусок хлеба хромой молча просто сунул в карман старухи. Жаркое солнце, тряская дорога, смерть и похороны матери вконец обессилели пацанов и они отупело и сонно сидели на телеге, прижавшись друг к другу. Тетка Мавра прижав их головы к себе, молча обливалась слезами. Подъехав к избе хромой мужик завел лошадь с телегой под тень черемухи и тихонько сказал: Посиди так. Пусть поспят, успокоятся. – Поминать-то нечем, – удрученно сказала Мавра. – Ничего, – успокоил ее мужик. – Одну булку хлеба разрежем, сколько тут?