До свадьбы доживет. Галина Артемьева

вашим заказом на «Газельке» поедут. Все туда поместится. Оплатить доставку только придется. Так-то она у нас бесплатная. Подтверждаете?

      – Да! – восхитилась она, – Конечно! Заплачу, сколько скажете. Мне все равно. Хочется на своей кровати спать, и плевать на все.

      Парень назвал сумму доплаты и спросил: «Пойдет?».

      – Без вопросов, – согласилась она.

      – Тогда в час – час тридцать ждите. И не горюйте. Все будет хорошо. Вот увидите.

      – Хорошо, когда на кровати спать можно. Это уже очень-очень хорошо! – заявила Тина, – А больше я ничего и не жду.

      Жизнь и правда налаживалась.

      Она снова легла на пол и решила, что полежит часик, а потом встанет, умоется, пойдет в банк и снимет деньги с их общего с Юрой счета: ей тут еще много трат предстоит. Купит какую-то еду и… Что еще надо? Да много чего! В доме нет ни полотенец, ни простынь, ни подушек, ни одеял. Ничего нет вообще. И ей не во что переодеться, и куска мыла нет, и щетки зубной. Обо всем думать заново. Как после пожара.

      Все у нее сгорело в пылу Юриных страстей. Пожар чужой любви. Это нормально, да?

      – Как же так? – подтвердил писклявый жалобный голосок, – Как же так?

      – Не мы с тобой первые, не мы последние, – сказала голоску Тина.

      – А мне плевать, – пропищал он, – Мне плевать, какие мы по счету. Я все равно не понимаю: как же так!

      – И никто не понимает, – вздохнула Тина, – И будем с этим жить.

      Она стала думать о Лушке, о том, что та ближе к отцу, что в последнее время они вообще как-то отдалились друг от друга. У Лушки все впереди. А у нее – все позади уже. Совершенно позади. И как это все вдруг произошло! Внезапно. Была маленькая девочка, мамин хвостик, болтали вместе часами, мечтали, смеялись. А потом маленькой девочке надоело быть с мамой – вполне естественно, это жизнь. И девочке надоело, и папе девочкиному надоело. И осталась мама одна. Сухая ветка. Тине ужасно захотелось оказаться в объятиях своих собственных мамы с папой. Прижаться бы к ним, вдохнуть родной запах, почувствовать их тепло, захныкать – пусть гладят по головке, утешают, нежат.

      – Господи! – воскликнула она, – Господи! Хоть бы фотографии их догадалась с собой захватить! Все осталось там! И когда только вернется!

      Она зажмурилась и стала представлять лица родителей. У нее долго не получалось. Ни лица, ни даже смутные очертания не возникали пред внутренним взором. Тогда она попыталась просто поговорить с ними.

      – Вот, мам-пап, видите, как получилось. Осталась я совсем одна. Ни родителей, ни мужа. Как же так? И это называется – жизнь? Вот так вот одной вдруг остаться?

      Родители не отзывались ни в какую, хотя прежде случалось, что они появлялись ниоткуда, что-то нашептывали ей, утешали и даже советовали. Тина поняла: они тоже настолько ошарашены случившимся, что у них просто нет слов. Ей захотелось вспомнить, как мама или папа предостерегали ее от замужества с Юрой, как советовали приглядеться. Но как вспоминать то, чего не было? Никто за всю жизнь слова плохого не сказал ей о муже. Всем он нравился. И все тут.